Стихотворения. Портрет Дориана Грея. Тюремная исповедь; Стихотворения. Рассказы
Шрифт:
«Нет здесь офицеров, старая ты поварешка! — отвечает Малыш. — У нас теперь республика, черт бы тебя побрал!»
«Вот оно что? — говорю я. — Ну, тогда я О'Коннел, ваш диктатор, и ты у меня отучишься язык распускать».
Тут я уложил Малыша Грина и прямиком в офицерскую палатку. Офицер, совсем еще мальчуган, был из новеньких — я его в полку не встречал. Сидит он в палатке и делает вид, что всего этого безобразия не слышит.
Я козыряю. Сказать по правде, я сперва руку подать хотел, но потом заметил,
«Я вам, часом, не пригожусь, сэр? — спрашиваю я. — Работка у вас такая, что не каждый здоровяк сдюжит, и вечером вам обязательно помощь потребуется».
Мальчуган этот был не робкого десятка и настоящий джентльмен.
«Садитесь», — предлагает он.
«При офицере не положено», — отвечаю я и рассказываю, где и как служил.
«Я о вас слышал, — говорит он. — Это вы город Лангтангпен нагишом брали?»
«Да, славное было дельце, почетное!» — думаю я. Нами тогда лейтенант Брейзноз командовал. И продолжаю:
«Я к вашим услугам, сэр, если, конечно, потребуется. Нельзя вас было с запасными посылать. Вы уж извините, сэр, но только во всем нашем полку один лейтенант Хэкерстон с этакой оравой справиться может».
«Да, у меня таких людей еще не бывало, — соглашается он, перебирая перья на столе. — А по уставу…»
«А вы, сэр, не глядите на устав, пока команду не погрузите, — отвечаю я. — По уставу вам полагается солдат на ночь в лагерь загнать, не то они всех моих кули покалечат и пол-округи вдребезги разнесут. Сержанты у вас надежные?»
«Вполне», — говорит он.
«Вот и хорошо, — говорю я. — Вечером шум будет. Вы куда следуете, сэр?»
«На ближайшую станцию».
«Еще лучше, — говорю я. — Значит, шум будет большой».
«Запасных не очень-то прижмешь, — вздыхает он. — Главное — посадить их на пароход».
«Половину урока вы, сэр, выучили, — говорю я. — Только не держитесь за устав, иначе вы их никогда в порт не доставите, а ежели и доставите, они раньше все с себя спустят».
Лейтенант был славный паренек, и, чтоб его поднакалить, я рассказал, что вытворяла одна такая вот команда. Я это в Египте своими глазами видел.
«И что же вы видели, Малвени?» — осведомился он.
«А видел я, как пятьдесят семь отслуживших срок верзил сидели на берегу канала и всячески измывались над бедным желторотым офицериком. Они его до того довели, что он, прости его господь всемогущий, сам в грязную воду полез и вещи из лодок таскать начал».
Мой лейтенантик слушает и от возмущения задыхается. А я ему:
«Не волнуйтесь, сэр. Вы же как выступили из полка, так ни разу команду прибрать к рукам не пытались. Дождитесь темноты, тогда и возьметесь за дело. А я, с вашего позволения, сэр, поброжу по лагерю да со старыми приятелями потолкую. Все равно сейчас никого в разум не приведешь».
Тут я пошел
Перебросился я словечком и с моими прежними сержантами — они-то были трезвые, и в положенное время мы с ними загнали людей в палатки. А тут мой лейтенантик с обходом идет, подтянутый такой, вежливый.
«Квартиры, конечно, у вас неважные, — говорит он. — Но что поделаешь, ребята! Здесь не казарма. Придется потерпеть. Сегодня я спустил вам ваши штучки, но чтоб больше этого не было».
«Не будет, сынок. Заходи-ка да выпей со мной», — отвечает Пег Барни, а сам шатается.
Лейтенантик сдержался — и ни слова.
«Зазнался, поросенок?» — продолжает Пег, и вся палатка как грохнет со смеху.
Я уже вам сказал: лейтенантик был не из робких. Он тут же въехал Пегу в глаз, под который я днем фонарь поставил, и Пег кубарем покатился на другой конец палатки.
«Растяните его, сэр», — шепчу я.
«Растянуть его!» — во весь голос командует лейтенантик, словно на батальонном ученье доклад сержанта подхватывает.
Пег Барни обмяк и завыл, а сержанты схватили его и растянули на земле, прикрутив ему руки и ноги к приколышам. Лежит он ничком и ругается так, что негр — и тот побелел бы.
Я беру приколыш, сую ему в поганую пасть и приговариваю:
«Ну-ка погрызи, Пег Барни. Надо ж тебе какое-нито развлечение до утра найти — ночью не жарко будет. Твое счастье, что устава над тобой больше нет, а то б лежал ты сейчас на кобыле и кляп зубами грыз».
Команда высыпала из палаток и смотрит на Барни.
«Не по уставу! Не положено офицеру драться!» — визжит Малыш Грин — он у нас всегда законник был.
Другие тоже заворчали.
«Растянуть и этого!» — спокойненько приказывает мой мальчуган.
Сержанты хватают Малыша Грина, растягивают рядом с Барни, и я сразу вижу: люди начали в себя приходить.
«По палаткам! — кричит лейтенантик. — Сержант, выставить пост рядом с наказанными».
Все, как шакалы, разбежались по палаткам, и до утра стало тихо. Слышно было только, как часовой возле растянутых топчется да Малыш Грин всхлипывает — ну, точь-в-точь ребенок. Ночь выдалась холодная, и Пег Барни совсем протрезвел.
Перед самым подъемом вышел мой лейтенантик и говорит: