Стихотворения. Портрет Дориана Грея. Тюремная исповедь; Стихотворения. Рассказы
Шрифт:
— А как я должен с вами поступить? — спросил Мидмор, засовывая в карман носовой платок.
— Теперь, когда вы все знаете, что вы собираетесь делать?
Ответ был запечатлен на ее худой щеке еще до того, как она закончила свой вопрос.
— Рода, посмотрите, пожалуйста, чтобы мы могли с вами поесть. И не забудьте про пиво.
— Думаю, в кладовой все плавает, — ответила Рода, — но бутылки от сырости не портятся.
Она вернулась с полным подносом, они ели и пили и наблюдали за отступающей водой до самого утра, когда рассвет обратил свой затуманенный
Рода, у нас не осталось ни одной розы!
…Погибли многие тогда, И каждый о своих рыдал…Это обойдется мне в сотню фунтов.
— Теперь, когда мы знаем самое худшее, — ответила Рода, — мы можем спокойно идти спать. Я лягу в кухне на диване. У него все еще горит свет.
— А она?
— Грязная старая кошка! Если бы вы слышали, как она храпит!
В десять часов утра, проведя весьма грустный час в своем собственном саду на берегу медленно отступающего ручья, Мидмор отправился посмотреть, какой ущерб был нанесен Сиднею. Первый, кого он встретил, был поросенок, взывающий к небесам о завтраке и белый как снег, потому что вода вымыла его из его нового свинарника. Парадная дверь была распахнута, и наводнение зарегистрировало свою высоту в виде грязно-бурой полосы, опоясывающей стены. Мидмор прогнал поросенка и позвал хозяина.
— Я в постели, конечно, — отозвался тот откуда-то сверху. — На сколько ступенек она поднялась? На четыре? Тогда она побила все рекорды. Идите сюда наверх.
— Вы больны? — спросил Мидмор, входя в комнату.
Красные веки весело моргали. Лежа под великолепным стеганым одеялом, мистер Сидней спокойно курил.
— Так! А я лежу и благодарю бога за то, что не я здешний помещик. Велик ли ущерб?
— Вода сошла еще не настолько, чтобы можно было все осмотреть.
— Эти ваши шлюзные ворота снесло куда-то далеко вниз по течению ручья; и ваш розарий отправился вслед за ними. А я вот спас своих цыплят. Вы бы сходили к мистеру Сперриту и привлекли к суду этого Лоттена за его рыбный пруд.
— Нет, спасибо. У меня и без того хватает хлопот.
— Уже хватает? — ухмыльнулся мистер Сидней. — Как вы поступили вчера вечером с этими двумя моими бабами? Думаю, что они подрались.
— Ах вы проклятый старый негодяй! — рассмеялся Мидмор.
— Иногда — да, иногда — нет, — безмятежно ответил мистер Сидней. — А вот Рода меня не оставила бы вчера вечером. Пожар ли, наводнение — она была бы со мной.
— Почему вы не женились на ней? — спросил Мидмор.
— Слишком большая трата денег. Она была согласна и без женитьбы.
Внизу послышались шаги, ступающие по песку, и чей-то мурлыкающий голос. Мидмор тотчас же вскочил.
— Итак, —
— Все в порядке. Я не помещик, не молод, ничего не хочу. О мас Мидмор! Разве что-нибудь изменили бы ее ежегодные тридцать фунтов, если бы я на ней женился? Впрочем, Чарли, возможно, и сказал бы, что изменили.
— Правда? — спросил Мидмор, подойдя к двери. — А что сказал бы Джимми по этому поводу?
— Джимми? — усмехнулся мистер Сидней, когда шутка дошла до него. — Но ведь он — не мой. Это уже забота Чарли.
Мидмор захлопнул дверь и сбежал вниз по лестнице.
— Да, это… настоящий разгром, — воскликнула мисс Сперрит, на которой была очень короткая юбка и очень тяжелые сапоги. — Я пришла посмотреть, что здесь делается. «Наш старый мэр залез на колокольню», — промурлыкала она. — Всю ночь пестовали свое семейство?
— Почти! Что, разве не веселое занятие?
Дверь на лестницу была открыта, и Мидмор показал на кучу веток, лежавших на трех нижних ступеньках.
— Это рекорд, однако, — заметила она и тихо спела:
Поток нахлынул, смыл стада, Дома, ограды разметал, Погибли многие тогда, И каждый о своих рыдал.— Вы всегда напеваете это, — вдруг сказал Мидмор, когда она прошла в комнату, где грязные скользкие стулья лежали в беспорядке на полу, как суда, севшие на мель.
— Правда? Возможно, что вы и правы. Говорят, я всегда что-нибудь мурлыкаю себе под нос, когда еду верхом. Вы заметили?
— Конечно, заметил. Я замечаю каждый…
— О! — прервала она его и поспешно продолжала: — Это из деревенской кантаты, которую мы пели прошлой зимой, — «Невесты Эндерби».
— Нет! «Высок прилив на бреге Линкольншира». — Мидмор почему-то сказал это с некоторым вызовом.
— Именно так. — Она показала на запачканные стены. — Мне кажется… Давайте расставим мебель… А вы тоже знаете эту песенку?
— Конечно. От первого и до последнего слова. Ведь вы пели ее.
— Когда?
— В самый первый вечер, когда я приехал сюда. Было уже темно, вы проезжали мимо окна гостиной и пели: «Хоть обыщите целый свет…»
— Я думала, что в доме никого нет. Ваша тетушка всегда разрешала нам ездить напрямик по аллее. Мо… может быть, вынесем стол в коридор? Рано или поздно, все придется вынести отсюда. Возьмите за тот край.
Они начали поднимать тяжеленный стол. Задыхаясь от усталости, оба говорили односложно и отрывисто, а их лица стали белыми, как только что вымытый и очень голодный поросенок.
— Осторожно! — крикнул Мидмор; ноги вдруг выскользнули из-под него, а стол, отчаянно хрюкая, накренился и так толкнул Конни, что она куда-то исчезла.
Даже дикий азиатский кабан не сразил бы юную пару с такой научной точностью и сноровкой, но этот маленький поросенок, не обладая дерзостью своего великого предка, с визгом перескочил через их поверженные тела и пустился наутек.