Стихотворения. Проза

По Эдгар Аллан

3

СТРАНА ФЕЙ

Мгла долов — тень по кручам — Лес, подобный тучам, Чьи формы брезжут странно В слепых слезах тумана. Бессмертных лун чреда, — Всегда, — всегда, — всегда, — Меняя мутно вид, Ущерб на диск, — бежит, — Бежит, — улыбкой бледной Свет звезд гася победно. И, в полночь по луне, — Одна, туманней всех (Не та ль, что в вышине Всех дольше длила бег), Нисходит — долу — долу — Свой центр клоня к престолу Горы, на снег вершин, Туман огромной сферы Скрывает, — плащ без меры, — Сон хижин и руин, И лес на всем просторе, И море, — о! и море! Всех духов, что скользят, Все существа, что спят, Вбирая полно их В лабиринт лучей своих, Как будто в этот срок Их сон глубок, — глубок! Им вскроет день глаза, И лунный их покров Взлетит на небеса С тяжелым севом гроз: Он стал — цепь облаков Иль желтый альбатрос, И та же днем луна Им больше не нужна, Как одеянье тайны — (Но как все чрезвычайно!) А атомы луны Днем в дождь разрешены; Не их ли мотыльки, Когда

летят, легки, В лазурь, ах! для паденья (Вовек без достиженья), Во образе пыльцы Приносят образцы!

4

ОСУЖДЕННЫЙ ГОРОД

Смотри! Там Смерть воздвигла трон, Где старый город погружен На дымном Западе в свой сон, Где добрый и злой, герой и злодей Давно сошли в страну теней. Дворцы, палаты, башни — там Так чужды нашим городам! Не вносят наши свой убор Так адски сумрачно в простор! Не дрогнет строй промшенных башен; Не тронет ветер с моря — пашен; И воды, в забытьи немом, Покоются печальным сном. Все те же — только небеса, Где звезд блистают диадемы; Взор дев равняем с ними все мы, Но там! там женские глаза Столь горестны, что их сравненье С звездой — сошло б за оскорбленье! Там ни единый луч с высот Над долгой ночью не блеснет. Лишь блеск угрюмых, скорбных вод Струится молчаливо к крышам, Змеится по зубцам и выше, По тронам, — брошенным беседкам, — Изваянным цветам и веткам, — По храмам, — башням, — по палатам, — По Вавилону — сродным скатам, — Там, где святилищ длинный ряд, Где, фризом сплетены, висят Фиалки, — маски, — виноград. Открытых храмов и гробов Зияет строй у берегов, Но все сокровища дворцов, Глаза алмазные богов, И пышный мертвецов убор — Волны не взманят: нем простор. И дрожь, увы! не шелохнет Стеклянную поверхность вод. Кто скажет: есть моря счастливей, Где ветер буйствует в порыве! С тенями слиты, башни те Висят как будто в пустоте, А с башни, что уходит в твердь, Как Исполин, вглубь смотрит Смерть. Но что же! воздух задрожал; Зыбь на воде, — поднялся вал, Как будто, канув в глубину, Те башни двинули волну, И крыши башен налету Создали в небе пустоту. Теперь на водах — отблеск алый, Часы — бессильны и усталы; Когда ж, под грозный гул, во тьму, Во глубь, во глубь весь город канет, С бесчетных тронов Ад восстанет С приветствием ему, И Смерть в страну у знойных вод Свой грозный трон перенесет.

5

АЙРИНА

Поет луна, звезда колдуний: — Вот полночь в сладостном Июне. Рой снов крылатых с высоты Сомлел на веках Красоты, Иль на челе ее ведет В старинных масках хоровод, И в локоны, что зыбко свисли, Он впутал облики и мысли. Дурманный пар наитий, мглистый, Плывет от кроны золотистой. Высь башен тает, чтоб уснуть, Туманом окружая грудь Как Лета (видишь!), дремлют воды Сознательно в тиши природы, Чтоб не проснуться годы, годы! Вдыхает розмарин могила; На волнах лилия почила; И ели, там и сям, в тумане, Чуть зыблясь, шепчут песню, пьяны, Дубам хмельным, но одиноким, Склоненным к пропастям глубоким. Вкусила Красота покой, Раскрыв окно на мир ночной. Айрина спит — с своей судьбой. Лучи ей на ухо поют: «Прекрасная! зачем ты тут? Твой странен вид, — странны ресницы, Твой странен локон, что змеится. Ты, чрез моря, пришла откуда, Дубам суровым нашим — чудо? Чем ветер мнил тебе служить, Окно спеша на мглу открыть, Чтоб, сквозь него, тебе напели Твой сон хмельной напевы елей, Качая пурпур балдахина, Как знамя, над тобой, Айрина? Прекрасная! проснись! проснись! Во имя Господа проснись! О странно, странно, как, взрастая И тая, ждет здесь тень цветная!» Айрина спит. Спать мертвым тоже, Пока любивших горе гложет. Дух в летаргии длит молчанье, Пока в слезах — Воспоминанье. Но вот — две-три недели минут; Улыбки с уст унынье сдвинут. Дух, оскорблен, стряхнув истому, Прочь реет, к озеру былому, Где, меж друзей, он, в дни былые, Купался в голубой стихии; Там из травы, никем не смятой, Плетет венок, но ароматы С чела прозрачного ветрам Поют (внемлите тем словам!): «Увы! увы!» — Тоской объятый, Дух ищет прежние следы В спокойной ясности воды; Их не найдя, летит в бездонность, В неведомую углубленность. Айрина спит. О, если б сон Глубок мог быть, как долог он! О! только б червь не всполз на ложе! Тогда, — о, помоги ей, Боже! — Пусть навсегда сон снидет к ней, И спальня станет тем святей, А одр — печальный мавзолей! Пусть где-то в роще, древней, темной, Над ней восстанет свод огромный, Тот склеп, в чьи двери из металла Она, дитя, кремни метала, Привыкнув тешиться, ребенком, Их отзвуком чугунно-звонким, Те двери (вход иного мира), Что, словно два крыла вампира, Вскрывались грозно, в глубь свою Вбирая всю ее семью!

6

ПЭАН

Как реквием читать, — о смех! — Как петь нам гимн святой! Той, что была прекрасней всех И самой молодой! Друзья глядят, как на мечту, В гробу на лик святой, И шепчут: «О! Как красоту Бесчестить нам слезой?» Они любили прелесть в ней, Но гордость кляли вслух. Настала смерть. Они сильней Любить посмели вдруг. Мне говорят (а между тем Болтает вся семья), Что голос мой ослаб совсем, Что петь не должен я, И что мой голос, полн былым, Быть должен, в лад скорбей, Столь горестным, — столь горестным, — Что тяжко станет ей. Она пошла за небосклон, Надежду увела; Я все ж любовью опьянен К той, кто моей была! К той, кто лежит, — прах лучших грез, Еще прекрасный прах! Жизнь в золоте ее волос, Но смерть, но смерть в очах. Я в гроб стучусь, — упорно бью, И стуки те звучат Везде! везде! — и песнь мою Сопровождают в лад. В Июне дней ты умерла, Прекрасной

слишком? — Нет! Не слишком рано ты ушла, И гимн мой буйно спет. Не только от земли отторг Тебя тот край чудес: Ты видишь больше, чем восторг Пред тронами небес! Петь реквием я не хочу В такую ночь, — о нет! Но твой полет я облегчу Пэаном древних лет!

1833

1

КОЛИСЕЙ

Лик Рима древнего! Ковчег богатый Высоких созерцаний, Временам Завещанных веками слав и силы! Вот совершилось! — После стольких дней Скитаний тяжких и палящей жажды — (Жажды ключей познанья, что в тебе!) Склоняюсь я, унижен, изменен, Среди твоих теней, вбирая в душу Твое величье, славу и печаль. Безмерность! Древность! Память о былом! Молчанье! Безутешность! Ночь глухая! Вас ныне чувствую, — вас, в вашей силе! — Нет, в Гефсимании царь Иудейский Столь правым чарам не учил вовек! У мирных звезд халдей обвороженный Столь властных чар не вырывал вовек! Где пал герой, здесь падает колонна! Где золотой орел блистал в триумфе, Здесь шабаш ночью правит нетопырь! Где римских дам позолоченный волос Качался с ветром, здесь — полынь, волчцы! Где золотой вздымался трон монарха, Скользит, как призрак, в мраморный свой дом, Озарена лучом луны двурогой, Безмолвно, быстро ящерица скал. Но нет! те стены, — арки те в плюще, — Те плиты, — грустно-черные колонны, — Пустые глыбы, — рухнувшие фризы, — Карнизов ряд, — развалины, — руины, — Те камни, — ах, седые! — это ль все, Все, что от славы, все, что от колосса Оставили Часы — Судьбе и мне? «Не все, — вещает Эхо, — нет, не все! Пророческий и мощный стон исходит Всегда от нас, от наших глыб, и мудрым Тот внятен стон, как гимн Мемнона к Солнцу: Мы властны над сердцами сильных, властны Самодержавно над душой великих. Мы не бессильны, — мы, седые камни, — Не вся иссякла власть, не все величье, — Не вся волшебность нашей гордой славы, — Не вся чудесность, бывшая вкруг нас, — Не вся таинственность, что в нас была, — Не все воспоминанья, что висят Над нами, к нам приникнув, как одежда, Нас облекая в плащ, что выше Славы!»

1835

1

ОДНОЙ В РАЮ

В твоем все было взоре, О чем грустят мечты: Была ты — остров в море, Алтарь во храме — ты, Цветы в лесном просторе, И все — мои цветы! Но сон был слишком нежен И длиться он не мог, Конец был неизбежен! Зов будущего строг: «Вперед!» — но дух, мятежен, Над сном, что был так нежен, Ждет — медлит — изнемог. Увы! — вся жизнь — в тумане, Не будет больше нег. «Навек, — навек, — навек!» (Так волны в океане Поют, свершая бег). Орел, убит, не встанет, Дуб срублен, дровосек! Все дни мои — как сказки, И снами ночь живет: Твои мне блещут глазки, Твой легкий шаг поет, В какой эфирной пляске У итальянских вод. Ты в даль морей пространных Плывешь, меня забыв, Для радостей обманных, Для грез, чей облик лжив, От наших стран туманных, От серебристых ив.

2

ГИМН

Зарей, — днем, — в вечера глухие, — Мой гимн ты слышала, Мария! В добре и зле, в беде и счастьи, Целенье мне — твое участье! Когда часы огнем светали, И облака не тмили далей, Чтоб не блуждать как пилигрим, Я шел к тебе, я шел к твоим. Вот бури Рока рушат явно Мое «теперь», мое «недавно», Но «завтра», веруют мечты, Разгонят мрак — твои и ты!

3

К МАРИИ

К Ф.

Любимая! меж всех уныний, Что вкруг меня сбирает Рок (О, грустный путь, где средь полыни Вовек не расцветет цветок), Я все ж душой не одинок: Мысль о тебе творит в пустыне Эдем, в котором мир — глубок. Так! память о тебе — и в горе Как некий остров меж зыбей, Волшебный остров в бурном море, В пучине той, где на просторе Бушуют волны, все сильней, — Все ж небо, с благостью во взоре, На остров льет поток лучей.

4

В АЛЬБОМ

Френсис Сарджент Осгуд

Ты хочешь быть любимой? — Верь Тому пути, которым шла. Будь только то, что ты теперь, Не будь ничем, чем не была. Так мил твой взор, так строен вид, Так выше всех ты красотой, Что не хвалить тебя — то стыд, Любить — лишь долг простой.

1836

1

ИЗРАФЕЛИ

…И ангел Израфели, чье сердце — лютня и чей голос — нежней чем голоса всех других созданий Бога

(Коран).

Есть дух небесных келий, «Чье сердце — лютни стон». Нигде в мирах не пели Нежней, чем Израфели; Все звезды онемели, Молчали, в сладком хмеле, Едва запел им он. Грезя в высоте, Вся любви полна, Покраснев, луна Звуки те Ловит через темь; Быстрые Плеяды (Коих было семь) С ней полны услады. И шепчут, в сладком хмеле, Хор звезд, все духи в мире, Что сила Израфели — В его напевной лире; И он вверяет струнам, Всегда живым и юным, Чудесный гимн в эфире. Но ангел — гость лазури, Где строй раздумий — строг, Любовь — предвечный бог; И взоры светлых Гурий Полны той красотой, Что светит нам — звездой. Да, там, в лазури ясной, Ты прав, о Израфели, Презрев напев бесстрастный. Наш лавр, бард светлокудрый, Прими, как самый мудрый! Живи среди веселий! С экстазами эфира Твои согласны звуки. Страсть, радость, скорбь и муки — Слиты с палящей лирой. Молчите, духи мира! Лазурь — твоя! у нас Тоска, несовершенство; Здесь розы, — не алмаз; Тень твоего блаженства Наш самый яркий час. Когда б я жил, Где Израфели, Он, — где мне Рок судил, Быть может, струны б не звенели Его мелодией веселий, Но смелей бы полетели Звуки струн моих до области светил.