Со стихами Гумилева еще сложнее. Если в библиотеках сборники Гумилева не выдавали (их перевели в спецхран), то журнал «Аполлон» в конце 60-х и начале 70-х годов стоил у букинистов 2 рубля 50 копеек, и даже при зарплате в 100 рублей можно было собрать полный комплект без особых хлопот. Книги Гумилева, прижизненные либо изданные посмертно, у букинистов тоже встречались – 20 рублей красная цена. Попадались даже ревельские и парижские, естественно, довоенные.
Просто среднему читателю не приходило в голову пойти и купить такую книгу в букинистическом магазине. Фамилия Гумилева, забытая, отсутствующая в школьной программе, была в новинку, ничего обычному читателю не говорила.
Когда интерес к стихам Гумилева возник, появились самодельные подборки: листы размытой машинописи – не третья, а явно четвертая закладка бумаги, при плохой копирке. Читал такие и я, а то и перепечатывал, чтобы подарить приятелю.
А потом мне дали четыре аккуратно скрепленных книжечки в половину писчего листа, напечатанные на полукальке. В каждом таком «выпуске» было около ста страниц. Гладкая и скользкая с одной стороны, чуть шершавая с другой бумага.
Эта тоже был не первый экземпляр, но буквы отпечатались ровно, лишь редкие были слабее оттиснуты, бледнее. И твердый лакированный полукартон в качестве обложки.
Это был типичный «самиздат». Вероятно, или даже скорее всего стихи скопированы не из журналов, а отобраны по американскому четырехтомнику. Но как отобраны. Не было почти стихов ненужных и проходных. А еще лет через десять появились другие издания: тбилисское, подготовленное В. Лукницкой, том из «Библиотека поэта».
При всех своих чудесных качествах, предисловиях, комментариях, издания эти, кажется, уступают четырем «самиздатовским» книжечкам. И, выбирая, что предложить читателям, я старался ориентироваться на тот машинописный четырехтомник, как я его помню. Проверить, увы, нет возможности, передаренная, машинопись пошла дальше. Затерялась в бездне времен.
Евг. Перемышлев
Стихотворения и поэмы
Оссиан
По небу бродили свинцовые, тяжкие тучи,Меж них багровела луна, как смертельная рана.Зеленого Эрина воин, Кухулин могучийУпал под мечом короля океана, Сварана.Зловеще рыдали сивиллы седой заклинанья,Вспененное море вставало и вновь опадало,И встретил Сваран исступленный, в грозе ликованья,Героя героев, владыку пустыни, Фингала.Схватились и ходят, скользя на росистых утесах,Друг другу ломая медвежьи упругие спины,И слушают вести от ветров протяжноголосыхО битве великой в великом испуге равнины.Когда я устану от ласковых слов и объятий,Когда я устану от мыслей и дел повседневных,Я слышу, как воздух трепещет от грозных проклятий,Я вижу на холме героев суровых и гневных.
1902–1903
КРЫСА
Вздрагивает огонек лампадки,В полутемной детской тихо, жутко,В кружевной и розовой кроваткеПритаилась робкая малютка.Что там? Будто кашель домового?Там живет он, маленький и лысый…Горе! Из-за шкафа платяногоМедленно выходит злая крыса.В красноватом отблеске лампадки,Поводя колючими усами,Смотрит, есть ли девочка в кроватке,Девочка с огромными глазами.– Мама, мама! – Но у мамы гости,В кухне хохот няни Василисы,И горят от радости и злости,Словно уголечки, глазки крысы.Страшно ждать, но встать еще страшнее.Где он, где он, ангел светлокрылый?– Милый ангел, приходи скорее,Защити от крысы и помилуй!
1902–1903
СОНЕТ
Как конквистадор в панцире железном,Я вышел в путь и весело иду,То отдыхая в радостном саду,То наклоняясь к пропастям и безднам.Порою в небе смутном и беззвездномРастет туман… но я смеюсь и жду,И верю, как всегда, в мою звезду,Я, конквистадор в панцире железном.И если в этом мире не даноНам расковать последнее звено,Пусть смерть приходит, я зову любую!Я с нею буду биться до конца,И, может быть, рукою мертвецаЯ лилию добуду голубую.
1905
ПЕЩЕРА СНА
Там, где похоронен старый маг,Где зияет в мраморе пещера,Мы услышим робкий, тайный шаг,Мы с тобой увидим Люцифера.Подожди, погаснет скучный день,В мире будет тихо, как во храме,Люцифер прокрадется,
как тень,С тихими вечерними тенями.Скрытые, незримые для всех,Сохраним мы нежное молчанье,Будем слушать серебристый смехИ бессильно-горькое рыданье.Синий блеск нам взор заворожит,Фея Маб свои расскажет сказки,И спугнет, блуждая, Вечный ЖидБабочек оранжевой окраски.Но когда воздушный лунный знакПобледнеет, шествуя к паденью,Снова станет трупом старый маг,Люцифер – блуждающею тенью.Фея Маб на лунном лепесткеУлетит к далекому чертогу,И, угрюмо посох сжав в руке,Вечный Жид отправится в дорогу.И, взойдя на плиты алтаря,Мы заглянем в узкое оконце,Чтобы встретить песнею царя —Золотисто-огненное солнце.
1906
* * *
Мореплаватель ПавзанийС берегов далеких НилаВ Рим привез и шкуры ланей,И египетские ткани,И большого крокодила.Это было в дни безумныхИзвращений Каракаллы.Бог веселых и бездумныхИзукрасил цепью шумныхТолп причудливые скалы.В золотом, невинном гореСолнце в море уходило,И в пурпуровом убореИмператор вышел в море,Чтобы встретить крокодила.Суетились у галерыБородатые скитальцы.И изящные гетерыПоднимали в честь ВенерыТочно мраморные пальцы.И какой-то сказкой чудной,Нарушителем гармоний,Крокодил сверкал у суднаЧешуею изумруднойНа серебряном понтоне.
1906
КРЕСТ
Так долго лгала мне за картою карта,Что я уж не мог опьяняться вином.Холодные звезды тревожного мартаБледнели одна за другой за окном.В холодном безумьи, в тревожном азартеЯ чувствовал, будто игра эта – сон.«Весь банк, – закричал, – покрываю я в карте!»И карта убита, и я побежден.Я вышел на воздух. Рассветные тениБродили так нежно по нежным снегам.Не помню я сам, как я пал на колени,Мой крест золотой прижимая к губам.– Стать вольным и чистым, как звездное небо,Твой посох принять, о Сестра Нищета,Бродить по дорогам, выпрашивать хлеба,Людей заклиная святыней креста!Мгновенье… и в зале веселой и шумнойВсе стихли и встали испуганно с мест,Когда я вошел, воспаленный, безумный,И молча на карту поставил мой крест.
1906
* * *
Музы, рыдать перестаньте,Грусть вашу в песне излейте,Спойте мне песню о ДантеИли сыграйте на флейте.Дальше, докучные фавны,Музыки нет в вашем кличе!Знаете ль вы, что недавноБросила рай Беатриче,Странная белая розаВ тихой вечерней прохладе…Что это? Снова угрозаИли мольба о пощаде?Жил беспокойный художник.В мире лукавых обличий —Грешник, развратник, безбожник,Но он любил Беатриче.Тайные думы поэтаВ сердце его прихотливомСтали потоками света,Стали шумящим приливом.Музы, в сонете-брильянтеСтранную тайну отметьте,Спойте мне песню о ДантеИ Габриеле Россетти.
