Стихотворения

Киплинг Редьярд Джозеф

ТОМПЛИНСОН

Перевод: А.Эппель

И стало так! — усоп Томплинсон в постели на Беркли-сквер,И за волосы схватил его посланник надмирных сфер.Схватил его за волосы Дух черт-те куда повлек, —И Млечный Путь гудел по пути, как вздутый дождем поток.И Млечный Путь отгудел вдали — умолкла звездная марь,И вот у Врат очутились они, где сторожем Петр-ключарь.«Предстань, предстань и нам, Томплинсон, четко и ясно ответь,Какое добро успел совершить, пока не пришлось помереть;Какое добро успел совершить в юдоли скорби и зла!»И встала вмиг Томплинсона душа, что кость под дождем, бела.«Оставлен мною друг на земле — наставник и духовник,Сюда явись он, — сказал Томплинсон, — изложит все напрямик».«Отметим: ближний тебя возлюбил, — но это мелкий пример!Ведь ты же брат у Небесных Врат, а это не Беркли-сквер;Хоть будет поднят с постели твой друг, хоть скажет он за тебя, —У нас — не двое за одного, а каждый сам за себя».Горе и долу зрел Томплинсон и не узрел не черта —Нагие звезды глумились над ним, а в нем была пустота.А ветер, дующий меж миров, взвизгнул, как нож в ребре,И стал отчет давать Томплинсон в содеянном им добре:«Про это — я читал, — он сказал, — это — слыхал стороной,Про это думал, что думал другой о русской персоне одной».Безгрешные души толклись позади, как голуби у летка,А Петр-ключарь ключами бренчал, и злость брала старика.«Думал ,читал, слыхал, — он сказал, — это все про других!Во имя бывшей плоти своей реки о путях своих!»Вспять и встречь взглянул Томплинсон и не узрел ни черта;Был мрак сплошной за его спиной, а впереди — Врата.«Это я знал, это — считал, про это где-то слыхал,Что кто-то читал, что кто-то писал про шведа, который пахал».«Знал, считал, слыхал, — ну и ну! — сразу лезть во Врата!К чему небесам внимать словесам — меж звезд и так теснота!За добродетели духовника, ближнего или родниНе обретет господних щедрот пленник земной суетни.Отыди, отыди ко Князю Лжи, твой жребий не завершен!И… да будет вера твоей Беркли-сквер с тобой там, Томплинсон!»Волок его за волосы Дух, стремительно падая вниз,И возле Пекла поверглись они, Созвездья Строптивости близ,Где звезды красны от гордыни и зла, или белы от невзгод,Или черным черны от греха, какой и пламя неймет.И длят они путь свой или не длят — на них проклятье пустынь;Их не одна не помянет душа — гори они или стынь.А ветер, дующий меж миров, так выстудил душу его,Что адских племен искал Томплинсон, как очага своего.Но у решетки Адовых Врат, где гиблых душ не сочтешь,Дьявол пресек Томплинсону прыть, мол не ломись — не пройдешь!«Низко ж ты ценишь мой уголек, — сказал Поверженный Князь, —Ежели в ад вознамерились влезть, меня о том не спросясь!Я слишком с Адовой плотью в родстве, мной небрегать не резон,Я

с Богом скандалю из-за него со дня, как создан был он.Садись, садись на изгарь и мне четко и ясно ответь,Какое зло успел совершить, пока не пришлось помереть.»И Томплинсон поглядел горе и увидел в Адской ДыреЧрево красновато красной звезды, казнимой в жутком пылу.«В былые дни на земле, — он сказал, — меня обольстила одна,И, если ты ее призовешь, на все ответит она.»«Учтем: не глуп по части прелюб, — но это мелкий пример!Ведь ты же, брат, у адовых Врат, а это не Беркли-сквер;Хоть свистнем с постели твою любовь — она не придет небось!За грех, совершенный двоими вдвоем, каждый ответит поврозь!»А ветер, дующий меж миров, как нож его потрошил,И Томплинсон рассказывать стал о том, как в жизни грешил:«Однажды! Я взял и смерть осмеял, дважды — любовный искус,Трижды я Господа Бога хулил, чтоб знали, каков я не трус.»Дьявол печеную душу извлек, поплевал и оставил стыть:«Пустая тщета на блаженного шута топливо переводить!Ни в пошлых шутках не вижу цены, ни в глупом фиглярстве твоем,И не зачем мне джентльменов будить, спящих у топки втроем!»Участия Томплинсон не нашел, встречь воззрившись и вспять.От Адовых Врат ползла пустота опять в него и опять.«Я же слыхал, — сказал Томплинсон. — Про это ж была молва!Я же в бельгийской книжке читал французского лорда слова!»«Слыхал, читал, узнавал, — ну и ну! — мастер ты бредни молоть!Сам ты гордыне своей угождал? Тешил греховную плоть?»И Томплинсон решетку затряс, вопя:«Пусти меня в Ад! С женою ближнего своего я был плотски был близковат!»Дьявол слегка улыбнулся и сгреб угли на новый фасон:«И это ты вычитал, а, Томплинсон?» — «И это!» — сказал Томплинсон.Нечистый дунул на ногти, и вмиг отряд бесенят возник,И он им сказал: «К нам тут нахал мужеска пола проник!Просеять его меж звездных сит! Просеять малейший порок!Адамов род к упадку идет, коль вверил такому порок!»Эмпузина рать, не смея взирать в огонь из-за голизныИ плачась, что грех им не дал утех, по младости, мол не грешны! —По углям помчалась за сирой душой, копаясь в ней без конца;Так дети шарят в вороньем гнезде или в ларце отца.И вот, ключки назад протащив, как дети, натешившись впрок,Они доложили: «В нем нету Души, какою снабдил его Бог!Мы выбили бред брошюр и газет, и книг, и вздорный сквозняк,И уйму краденых душ, но его души не найдем никак!Мы катали его, мы мотали его, мы пытали его огнем,И, если как надо был сделан досмотр, душа не находится в нем!»Нечистый голову свесил на грудь и басовито изрек:«Я слишком с Адамовой плотью в родстве, чтоб этого гнать за порог.Здесь адская пасть, и ниже не пасть, но если б таких я пускал,Мне б рассмеялся за это в лицо кичливый мой персонал;Мол стало не пекло у нас, а бордель, мол, я не хозяин, а мот!Ну, стану ль своих джентльменов я злить, ежили гость — идиот?»И дьявол на душу в клочках поглядел, ползущую в самый пыл,И вспомнил о Милосердье святом, хоть фирмы честь не забыл.«И уголь получишь ты от меня, и сковородку найдешь,Коль душекрадцем ты выдумал стать», — и сказал Томплинсон: «А кто ж?»Враг Человеческий сплюнул слегка — забот его в сердце несть:«У всякой блохи поболе грехи, но что-то, видать в тебе есть!И я бы тебя бы за это впустил, будь я хозяин один,Но свой закон Гордыне сменен, и я ей не господин.Мне лучше не лезть, где Мудрость и Честь, согласно проклятью сидят!Тебя ж вдвоем замучат сейчас Блудница сия и Прелат.Не дух ты, не гном. Ты, не книга, не зверь, вещал преисподней Князь, —Я слишком с Адамовой плотью в родстве, шутить мне с тобою не след.Ступай хоть какой заработай грешок! Ты — человек или нет!Спеши! В катафалк вороных запрягли. Вот-вот они с места возьмут.Ты — скверне открыт, пока не закрыт. Чего же ты мешкаешь тут?Даны зеницы тебе и уста, изволь же их отверзать!Неси мой глагол Человечьим Сынам, пока не усопнешь опять:За грех, совершенный двоими вдвоем, поврозь подобьют итог!И… Да поможет тебе, Томплинсон, твой книжный заемный бог!»

ТОМЛИНСОН

Перевод А. Оношкович-Яцына

На Берклей-сквере Томлинсон скончался в два часа.Явился Призрак и схватил его за волоса,Схватил его за волоса, чтоб далеко нести,И он услышал шум воды, шум Млечного Пути,Шум Млечного Пути затих, рассеялся в ночи,Они стояли у ворот, где Петр хранит ключи.«Восстань, восстань же, Томлинсон, и говори скорей,Какие добрые дела ты сделал для людей,Творил ли добрые дела для ближних ты иль нет?»И стала голая душа белее, чем скелет.«О, — так сказал он, — у меня был друг любимый там,И если б был он здесь сейчас, он отвечал бы вам».«Что ты любил своих друзей — прекрасная черта,Но только здесь не Берклей-сквер, а райские врата.Хоть с ложа вызван твой друг сюда — не скажет он ничего.Ведь каждый на гонках бежит за себя, а не двое за одного».И Томлинсон взглянул вокруг, но выигрыш был небольшой,Смеялись звезды в высоте над голой его душой,А буря мировых пространств его бичами жгла,И начал Томлинсон рассказ про добрые дела.«О, это читал я, — он сказал, — а это был голос молвы,А это я думал, что думал другой про графа из Москвы».Столпились стаи добрых душ, совсем как голубки,И загремел ключами Петр от гнева и тоски.«Ты читал, ты слыхал, ты думал, — он рек, — но толку в сказе нет!Во имя плоти, что ты имел, о делах твоих дай ответ!»И Томлинсон взглянул вперед, потом взглянул назад —Был сзади мрак, а впереди — створки небесных врат.«Я так ощущал, я так заключил, а это слышал потом,А так писали, что кто-то писал о грубом норвежце одном».«Ты читал, заключал, ощущал — добро! Но в райской тишине,Среди высоких, ясных звезд, не место болтовне.О, не тому, кто у друзей взял речи напрокатИ в долг у ближних все дела, от бога ждать наград.Ступай, ступай к владыке зла, ты мраку обречен,Да будет вера Берклей-сквера с тобою, Томлинсон!»

. . . . . . . . . . . .

Его от солнца к солнцу вниз та же рука неслаДо пояса Печальных звезд, близ адского жерла.Одни, как молоко, белы, другие красны, как кровь,Иным от черного греха не загореться вновь.Держат ли путь, изменяют ли путь — никто не отметит никак,Горящих во тьме и замерзших давно, поглотил их великий мрак,А буря мировых пространств леденила насквозь его,И он стремился на адский огонь, как на свет очага своего.Дьявол сидел среди толпы погибших темных сил,И Томлинсона он поймал и дальше не пустил.«Не знаешь, видно, ты, — он рек, — цены на уголь, брат,Что, пропуск у меня не взяв, ты лезешь прямо в ад.С родом Адама я в близком родстве, не презирай меня,Я дрался с богом из-за него с первого же дня.Садись, садись сюда на шлак и расскажи скорей,Что злого, пока еще был жив, ты сделал для людей».И Томлинсон взглянул наверх и увидел в глубокой мглеКроваво-красное чрево звезды, терзаемой в адском жерле.И Томлинсон взглянул к ногам, пылало внизу светлоТерзаемой в адском жерле звезды молочное чело.«Я любил одну женщину, — он сказал, — от нее пошла вся беда,Она бы вам рассказала все, если вызвать ее сюда».«Что ты вкушал запретный плод — прекрасная черта,Но только здесь не Берклей-сквер, но адские врата.Хоть мы и свистнули ее и она пришла, любя,Но каждый в грехе, совершенном вдвоем, отвечает сам за себя».И буря мировых пространств его бичами жгла,И начал Томлинсон рассказ про скверные дела:«Раз я смеялся над силой любви, дважды над смертным концом,Трижды давал я богу пинков, чтобы прослыть храбрецом».На кипящую душу дьявол подул и поставил остыть слегка:«Неужели свой уголь потрачу я на безмозглого дурака?Гроша не стоит шутка твоя, и нелепы твои дела!Я не стану своих джентльменов будить, охраняющих вертела».И Томлинсон взглянул вперед, потом взглянул назад,Легион бездомных душ в тоске толпился близ адских врат.«Эго я слышал, — сказал Томлинсон, — за границею прошлый год,А это в бельгийской книге прочел покойный французский лорд».«Ты читал, ты слышал, ты знал — добро! Но начни сначала рассказ —Из гордыни очей, из желаний плотских согрешил ли ты хоть раз?»За решетку схватился Томлинсон и завопил:«Пусти! Мне кажется, я чужую жену сбил с праведного пути!»Дьявол громко захохотал и жару в топки поддал:«Ты в книге прочел этот грех?» — он спросил, и Томлинсон молвил:«Да!» А дьявол на ногти себе подул, и явился взвод дьяволят:«Пускай замолчит этот ноющий вор, что украл человечий нарядПросейте его между звезд, чтоб узнать, что стоит этот урод,Если он вправду отродье земли, то в упадке Адамов род».В аду малыши — совсем голыши, от жары им легко пропасть,Льют потоки слез, что малый рост не дает грешить им всласть;По угольям гнали душу они и рылись в ней без конца —Так дети шарят в вороньем гнезде или в шкатулке отца.В клочьях они привели его, как после игр и драк,Крича: «Он душу потерял, не знаем где и как!Мы просеяли много газет, и книг, и ураган речей,И много душ, у которых он крал, но нет в нем души своей.Мы качали его, мы терзали его, мы прожгли его насквозь,И если зубы и ногти не врут, души у него не нашлось».Дьявол главу склонил на грудь и начал воркотню:«С родом Адама я в близком родстве, я ли его прогоню?Мы близко, мы лежим глубоко, но когда он останется тут,Мои джентльмены, что так горды, совсем меня засмеют.Скажут, что я — хозяин плохой, что мой дом — общежитье старух,И, уж конечно, не стоит того какой-то никчемный дух».И дьявол глядел, как отрепья души пытались в огонь пролезть,О милосердье думал он, но берег свое имя и честь:«Я, пожалуй, могу не жалеть углей и жарить тебя всегда,Если сам до кражи додумался ты?» и Томлинсон молвил —«Да!» И дьявол тогда облегченно вздохнул, и мысль его стала светла:«Душа блохи у него, — он сказал, — но я вижу в ней корни зла.Будь я один здесь властелин, я бы впустил его,Но Гордыни закон изнутри силен, и он сильней моего.Где сидят проклятые Разум и Честь — при каждом Блудница и Жрец,Бываю там я редко сам, тебе же там конец.Ты не дух, — он сказал, — и ты не гном, ты не книга, и ты не зверь.Не позорь же доброй славы людей, воплотись еще раз теперь.С родом Адама я в близком родстве, не стал бы тебя я гнать,Но припаси получше грехов, когда придешь опять.Ступай отсюда! Черный конь заждался твоей души.Сегодня они закопают твой гроб. Не опоздай! Спеши!Живи на земле и уст не смыкай, не закрывай очейИ отнеси Сынам Земли мудрость моих речей.Что каждый грех, совершенный двумя, и тому, и другому вменен,И… бог, что ты вычитал из книг, да будет с тобой, Томлинсон!»

БАЛЛАДА О ВОСТОКЕ И ЗАПАДЕ

Перевод Е. Полонской

О, Запад есть Запад, Восток есть Восток, и с мест они не сойдут,Пока не предстанет Небо с Землей на Страшный господень суд.Но нет Востока, и Запада нет, что племя, родина, род,Если сильный с сильным лицом к лицу у края земли встает?Камал бежал с двадцатью людьми на границу мятежных племен,И кобылу полковника, гордость его, угнал у полковника он.Из самой конюшни ее он угнал на исходе ночных часов,Шипы на подковах у ней повернул, вскочил и был таков.Но вышел и молвил полковничий сын, что разведчиков водит отряд:«Неужели никто из моих молодцов не укажет, где конокрад?»И Мохаммед Хан, рисальдара сын, вышел вперед и сказал:«Кто знает ночного тумана путь, знает его привал.Проскачет он в сумерки Абазай, в Бонаире он встретит рассветИ должен проехать близ форта Букло, другого пути ему нет.И если помчишься ты в форт Букло летящей птицы быстрей,То с помощью божьей нагонишь его до входа в ущелье Джагей.Но если он минул ущелье Джагей, скорей поверни назад:Опасна там каждая пядь земли, там Камала люди кишат.Там справа скала и слева скала, терновник и груды песка…Услышишь, как щелкнет затвор ружья, но нигде не увидишь стрелка»,И взял полковничий сын коня, вороного коня своего:Словно колокол рот, ад в груди его бьет, крепче виселиц шея его.Полковничий сын примчался в форт, там зовут его на обед,Но кто вора с границы задумал догнать, тому отдыхать не след.Скорей на коня и от форта прочь, летящей птицы быстрей,Пока не завидел кобылы отца у входа в ущелье Джагей,Пока не завидел кобылы отца, и Камал на ней скакал…И чуть различил ее глаз белок, он взвел курок и нажал.Он выстрелил раз, и выстрелил два, и свистнула пуля в кусты…«По-солдатски стреляешь, — Камал сказал, — покажи, как ездишь ты».Из конца в конец по ущелью Джагей стая демонов пыли взвилась,Вороной летел как юный олень, но кобыла как серна неслась.Вороной закусил зубами мундштук, вороной дышал тяжелей,Но кобыла играла легкой уздой, как красотка перчаткой своей.Вот справа скала и слева скала, терновник и груды песка…И трижды щелкнул затвор ружья, но нигде он не видел стрелка.Юный месяц они прогнали с небес, зорю выстукал стук копыт,Вороной несется как раненый бык, а кобыла как лань летит.Вороной споткнулся о груду камней и скатился в горный поток,А Камал кобылу сдержал свою и наезднику встать помог.И он вышиб из рук у него пистолет: здесь не место было борьбе.«Слишком долго,-он крикнул,-ты ехал за мной, слишком милостив был я к тебе.Здесь на двадцать миль не сыскать скалы, ты здесь пня бы найти не сумел,Где, припав на колено, тебя бы не ждал стрелок с ружьем на прицел.Если б руку с поводьями поднял я, если б я опустил ее вдруг,Быстроногих шакалов сегодня в ночь пировал бы веселый круг.Если б голову я захотел поднять и ее наклонил чуть-чуть,Этот коршун несытый

наелся бы так, что не мог бы крылом взмахнуть».Легко ответил полковничий сын: «Добро кормить зверей,Но ты рассчитай, что стоит обед, прежде чем звать гостей.И если тысяча сабель придут, чтоб взять мои кости назад.Пожалуй, цены за шакалий обед не сможет платить конокрад;Их кони вытопчут хлеб на корню, зерно солдатам пойдет,Сначала вспыхнет соломенный кров, а после вырежут скот.Что ж, если тебе нипочем цена, а братьям на жратву спрос —Шакал и собака отродье одно, — зови же шакалов, пес.Но если цена для тебя высока — людьми, и зерном, и скотом, —Верни мне сперва кобылу отца, дорогу мы сыщем потом».Камал вцепился в него рукой и посмотрел в упор.«Ни слова о псах, — промолвил он, — здесь волка с волком спор.Пусть будет тогда мне падаль еда, коль причиню тебе вред,И самую смерть перешутишь ты, тебе преграды нет».Легко ответил полковничий сын: «Честь рода я храню.Отец мой дарит кобылу тебе — ездок под стать коню».Кобыла уткнулась хозяину в грудь и тихо ласкалась к нему.«Нас двое могучих, — Камал сказал, — но она верна одному…Так пусть конокрада уносит дар, поводья мои с бирюзой,И стремя мое в серебре, и седло, и чапрак узорчатый мой».Полковничий сын схватил пистолет и Камалу подал вдруг:«Ты отнял один у врага, — он сказал, — вот этот дает тебе друг».Камал ответил: «Дар за дар и кровь за кр овь возьму,Отец твой сына за мной послал, я сына отдам ему».И свистом сыну он подают знак, и вот, как олень со скал,Сбежал его сын на вереск долин и, стройный, рядом встал.«Вот твой хозяин, — Камал сказал, — он разведчиков водит отряд,По правую руку его ты встань и будь ему щит и брат.Покуда я или смерть твоя не снимем этих уз,В дому и в бою, как жизнь свою, храни ты с ним союз.И хлеб королевы ты будешь есть, и помнить, кто ей враг,И для спокойствия страны ты мой разоришь очаг.И верным солдатом будешь ты, найдешь дорогу свою,И, может быть, чин дадут тебе, а мне дадут петлю».Друг другу в глаза поглядели они, и был им неведом страх,И братскую клятву они принесли на соли и кислых хлебах,И братскую клятву они принесли, сделав в дерне широкий надрез,На клинке, и на черенке ножа, и на имени Бога чудес.И Камалов мальчик вскочил на коня, взял кобылу полковничий сын,И двое вернулись в форт Букло, откуда приехал один.Но чуть подскакали к казармам они, двадцать сабель блеснуло в упор,И каждый был рад обагрить клинок кровью жителя гор…«Назад, — закричал полковничий сын, — назад и оружие прочь!Я прошлою ночью за вором гнался, я друга привел в эту ночь».О, Запад есть Запад, Восток есть Восток, и с мест они не сойдут,Пока не предстанет Небо с Землей на Страшный господень суд.Но нет Востока, и Запада нет, что племя, родина, род,Если сильный с сильным лицом к лицу у края земли встает?

БАЛЛАДА О «БОЛИВАРЕ»

Перевод А. Долинина

Снова мы вернулись в порт — семь морских волков.Пей, гуляй, на Рэдклиф-стрит хватит кабаков.Краток срок на берегу — девки, не зевай!Протащили «Боливар» мы через Бискай!Погрузились в Сандерленде, фрахт — стальные балки,Только вышли — и назад: скачет груз козлом.Починились в Сандерленде и поплыли валко:Холодрыга, злые ветры, бури — как назло.Корпус, гад, трещал по швам, сплевывал заклепки,Уголь свален на корме, грузы — возле топки,Днище будто решето, трубы — пропадай.Вывели мы «Боливар», вывели в Бискай!Маяки нам подмигнули: «Проходи, ребята!»Маловат угля запас, кубрик тоже мал.Вдруг удар — и переборка вся в гармошку смята,Дали крен на левый борт, но ушли от скал.Мы плелись подбитой уткой, напрягая душу,Лязг как в кузнице и стук — заложило уши,Трюмы залиты водой — хоть ведром черпай.Так потрюхал «Боливар» в путь через Бискай!Нас трепало, нас швыряло, нас бросало море,Пьяной вцепится рукой, воет и трясет.Сколько жить осталось нам, драли глотки в споре,Уповая, что господь поршень подтолкнет.Душит угольная пыль, в кровь разбиты рожи,На сердце тоска и муть, ноги обморожены.Проклинали целый свет — дьявол, забирай!Мы послали «Боливар» к черту и в Бискай!Нас вздымало к небесам, мучило и гнуло,Вверх, и вниз, и снова вверх — ну не продохнуть,А хозяйская страховка нас ко дну тянула,Звезды в пляске смерти освещали путь.Не присесть и не прилечь — ничего болтанка!Волны рвут обшивку в хлам — ржавая, поганка!Бешеным котом компас скачет, разбирай,Где тут север, где тут юг, — так мы шли в Бискай!Раз взлетели на волну, сверху замечаем.Мчит плавучий гранд-отель, весь в огнях кают«Эй, на лайнере! — кричим. — Мы тут загораем,Вам, салаги, бы сюда хоть на пять минут!»Тут проветрило мозги нам порывом шквала«Ну-ка, парни, навались, румпель оторвало!»Старый шкипер заорал: «Ворот закрепляй!»Без руля, на тросах, мы прошли Бискай!Связка сгнивших планок, залитых смолой,Приплелась в Бильбао, каждый чуть живой.Хоть не полагалось нам достичь земли,Мы надули Божий Шторм, Море провели.Снова мы вернулись в порт, семь лихих ребятМиновали сто смертей, нам сам черт не братЧто ж, хозяин, ты не рад, старый скупердяй,Оттого что «Боливар» обманул Бискай?

ГРЕБЕЦ ГАЛЕРЫ

Перевод Е. Дунаевской

Хороша была галера: румпель был у нас резной,И серебряным тритоном нос украшен был стальной.Кандалы нам терли ноги, воздух мы хватали ртом,Полным ходом шла галера. Шли акулы за бортом.Белый хлопок мы возили, слитки золота и шерсгь,Сколько ниггеров отменных мы распродали — не счесть.Нет, галеры лучше нашей не бывало на морях,И вперед галеру гнали наши руки в волдырях.Как скотину, изнуряли нас трудом.Но в час гульбы Брали мы в любви и в драке все, что можно, у СудьбыИ блаженство вырывали под предсмертный хрип другихС той же силой, что ломали мы хребты валов морских.Труд губил и женщин наших, и детей, и стариков.За борт мы бросали мертвых, их избавив от оков.Мы акулам их бросали, мы до одури греблиИ скорбеть не успевали, лишь завидовать могли.Но — собратья мне порукой — в мире не было людейКрепче, чем рабы галеры и властители морей.Если с курса не сбивались мы при яростных волнах —Человек ли, бог ли, дьявол, — что могло внушить нам страх?Шторм? Ну что ж, на предков наших тоже шли валы стеной,Но галера одолела самый страшный шторм земной.Скорбь? Недуги? Смерть?.. Оставьте! Да почли бы за позорДаже дети на галере отвечать на этот вздор.Но сегодня — все. С галерой счеты кончены мои.Имя от меня осталось — там, на бимсе, у скамьи.Ну а мне — свобода видеть, как с соленой синевойБьются люди, что свободны, кроме весел, от всего.Но глаза мои слезятся: непривычен яркий светЛишь клеймо я заработал и оков глубокий след,От плетей рубцы и язвы, что вовек не заживут.Но готов за ту же плату я продолжить тот же труд.И пускай твердят все громче, что недобрый час настал,Что накрыть галеру должен с Севера идущий вал.Если бунт поднимут негры, кровью палубы залив,Дрогнет кормчий, и галера врежется в прибрежный риф,Не спускайте флаг на мачте, не расходуйте ракет:С моря к ней придут на помощь все гребцы минувших летИ себя привяжут люди, чья награда — цепь и кнут,К оскопившей их скамейке и с веслом в руках умрут.Войско сильных и увечных, ссыльных, нанятых, рабов —Все дворцы, лачуги, тюрьмы выставят своих бойцовВ день, когда дымится небо, палуба в огне дрожитИ у тех, кто тушит пламя, стиснуты в зубах ножи.Я молю, чтоб в эту пору быть в живых мне повезло:Пусть дерется тот, кто молод, я приму его весло.И горжусь я, оставляя труд и муку за спиной,Что мужчины разделяли эту каторгу со мной.

ИЗГОИ

Перевод В. Топорова

За темные делишки,За то, о чем молчок,За хитрые мыслишки,Что нам пошли не впрок,Мишенью нас избралиПараграфы статей —И поманили далиСвободою своей.Нет, нас не провожали,Не плакали вослед;Мы смылись, мы бежали —Мы заметали следОт наших злодеяний,А проще — наших бедЗа нами — каталажка,Пред нами — целый светОграбленные вдовыИ сироты купцовЗа нами бестолковоПо свету шлют гонцов;Мы рыщем в океане,Они — на берегу.И это христиане,Простившие врагу!Но вдосталь, слава богу,На свете славных мест,Куда забыл дорогуНаш ордер на арест;Но есть архипелаги,Где люди нарасхват,А мертвые бумагиТуда не допылят.Там полдень — час покоя,Там ласков океан,Дворцовые покои,И в них журчит фонтанНикто здесь не посмеетПрервать полдневный сон,Покуда не повеетПрохладой из окон.Природа — загляденье,Погода — первый сорт,И райских птичек пенье,И океанский порт.И праздник, оттого чтоРаз в месяц круглый годПривозит нашу почтуБританский пароход.Мы поджидаем в бареПрибывших бедолаг —Не чопорные баре,Но парни самый смак.Мы важно тянем вискиИ с ромом, и с самим,Но на борт — он английский!К ним в гости не спешим.А ночью незаконноМы в Англии своей —С князьями АльбионаЗнакомим дочерей,И приглашают лордыНа танец наших жен,Мы сами смотрим гордо,Покуда… смотрим сон.О боже! Хоть понюшкуНам Англии отсыпь —Ту грязную речушку,Ту лондонскую хлипь,Задворки, закоулкиИ клочья тощих нив…А как там Лорд — Уорден?А как там наш Пролив?

ЗА ЦЫГАНСКОЙ ЗВЕЗДОЙ

Перевод Г. Кружкова

Мохнатый шмель — на душистый хмель,Мотылек — на вьюнок луговой,А цыган идет, куда воля ведет,За своей цыганской звездой!А цыган идет, куда воля ведет,Куда очи его глядят,За звездой вослед он пройдет весь свет —И к подруге придет назад.От палаток таборных позадиК неизвестности впереди(Восход нас ждет на краю земли) —Уходи, цыган, уходи!Полосатый змей — в расщелину скал,Жеребец — на простор степей.А цыганская дочь — за любимым в ночь,По закону крови своей.Дикий вепрь — в глушь торфяных болот,Цапля серая — в камыши.А цыганская дочь — за любимым в ночь,По родству бродяжьей души.И вдвоем по тропе, навстречу судьбе,Не гадая, в ад или в рай.Так и надо идти, не страшась пути,Хоть на край земли, хоть за край!Так вперед! — за цыганской звездой кочевой —К синим айсбергам стылых морей,Где искрятся суда от намерзшего льдаПод сияньем полярных огней.Так вперед — за цыганской звездой кочевойДо ревущих южных широт,Где свирепая буря, как Божья метла,Океанскую пыль метет.Так вперед — за цыганской звездой кочевой —На закат, где дрожат паруса,И глаза глядят с бесприютной тоскойВ багровеющие небеса.Так вперед — за цыганской звездой кочевой —На свиданье с зарей, на восток,Где, тиха и нежна, розовеет волна,На рассветный вползая песок.Дикий сокол взмывает за облака,В дебри леса уходит лось.А мужчина должен подругу искать —Исстари так повелось.Мужчина должен подругу найти —Летите, стрелы дорог!Восход нас ждет на краю земли,И земля — вся у наших ног!

САМАЯ СТАРАЯ ПЕСНЯ

Потому что прежде Евы была Лилит.

Предание

Перевод М. Фромана

«Этих глаз не любил ты и лжешь,Что любишь теперь и что сноваТы в разлете бровей узнаешьВсе восторги и муки былого!Ты и голоса не любил,Что ж пугают тебя эти звуки?Разве ты до конца не убилЧар его в роковой разлуке?Не любил ты и этих волос,Хоть сердце твое забывалоСтыд и долг и в бессилье рвалосьИз-под черного их покрывала!»«Знаю все! Потому-то моеСердце бьется так глухо и странно!»«Но зачем же притворство твое?»«Счастлив я — ноет старая рана».

ПЕСНЬ МЕРТВЫХ

Перевод Н. Голя

Разносится песнь мертвых — над Севером, где впотьмахВсе смотрят в сторону Полюса те, кто канул во льдах.Разносится песнь мертвых — над Югом, где взвыл суховей,Где динго скулит, обнюхивая скелеты людей и коней.Разносится песнь мертвых — над Востоком, где средь лианГромко буйвол шкает из лужи и в джунглях вопит павиан.Разносится песнь мертвых — над Западом, в лживых снегах,Где стали останки на каждой стоянке добычей росомах, —Ныне слушайте песнь мертвых!