Стикс
Шрифт:
— Хорошие дети, — сказал он жене, и эта Зоя снова начала тихонечко всхлипывать.
— Ваня, неужели же ты не помнишь, как их всегда называл?
— Как?
— Ну, Ванечка, родной, вспомни! Пожалуйста, вспомни!
— Нет, не могу.
— Они родились такие махонькие, весом по два с половиной килограмма, я очень долго лежала в роддоме, потом в больнице, а когда привезла их домой… Ты помнишь? Они родились с густыми темными волосами. Я положила их в детскую кроватку, под белое-белое одеяльце. Они лежали, такие смуглые, темноволосые, в тебя… И я сказала: «Ванечка, какие хорошенькие темненькие головёшки». Помнишь? Что ты мне ответил?
Он молча
— Ты сказал: «Не головёшки, а головешки». Ты всегда был шутником. Мы так и стали звать их: Головешки.
— Да? Не очень-то это хорошо звучит, — жалко усмехнулся он.
— Но я никогда с тобой не спорила, Ванечка. Я любила тебя со школы. Мы учились в одном классе… Ты помнишь?
— Нет.
Так было почти каждый день. «Ты помнишь?» — «Нет». Какая-то игра, которую и он, и эта Зоя приняли охотно. Он послушно листал альбомы с фотографиями, говорил свое «нет» и думал только о том человеке, которого должен найти и наказать. То, что он никому никогда не прощал насилия над своей личностью, помнил совершенно точно.
— А это твоя мать… Ванечка, ты помнишь?
— Такая молодая? — удивился он. — Она, должно быть, еще жива?
Зоя снова зажала рот ладошкой, схватила в нее сдавленный всхлип, удержала. Потом сказала:
— Вы последнее время с ней не очень-то ладили, но она придет.
Действительно, женщина, которая никак не выглядела на свои пятьдесят два, пришла к нему, и не один раз. И не одна. С каким-то мужчиной.
— Это мой отец? — спросил он, и женщина отчего-то здорово разозлилась.
Ушла она быстро, и он спросил у этой Зои:
— Что-то не так? Отчего она обиделась?
— Ой, Ванечка, я уж и не знаю, надо ли тебе это говорить? Может, не помнишь, и не надо?
— Где мой отец? — спросил он.
Эта Зоя замялась:
— Ну, ты понимаешь… В общем, это не слишком веселая история. Ты сам ее раскопал недавно, мать не говорила. Но ты добился. Ты ж следователь. Всегда хотел все про всех знать… Неужели не помнишь?
— Нет.
— В общем, ее изнасиловали в шестнадцать лет. В семнадцать она родила. Потому такая молодая у тебя мать.
— Что-о?!
— Ты только, Ванечка, не волнуйся. Я знала, что ты будешь волноваться. Ты сам рассказал мне недавно эту историю и отчего-то здорово волновался. В общем, за год до твоего рождения к нам в город приехали иностранцы. Строители. Жили в городе лет десять, я их смутно, но еще помню. Болгары — это, конечно, не американцы, не немцы какие-нибудь, но все равно — иностранцы. Мы иностранцев-то в глаза раньше не видели. Они стали строить у нас в городе новый микрорайон, ну и все наши женщины, конечно, стали возле этих болгар крутиться. Мама твоя еще школьницей была. И на самом деле никто толком не знает, что произошло. Девочки, ее подружки, на танцы в болгарский городок бегали. Там, говорят, весело было. Ну и Инна Александровна, тогда, конечно, еще Инночка, с ними увязалась. После танцев на нее и напал этот мужик. Болгарин немолодой. Может, и не напал, а сама захотела. Говорят, выпили они немного после танцев, а мать твоя в первый раз в жизни… Сразу-то она не заявила, да и потом… — Зоя глубоко вздохнула. — А у того болгарина двое детей. И, как ни крути, — иностранец. В общем, потом уже поздно было заявлять, да и мать твоя сразу не сообразила, что же такое с ней произошло. Времена-то тогда какие раньше были, помнишь? Полуголых девушек по телевизору с утра не показывали, да и ночью тоже. Что мы знали? За руки держались да в подъездах украдкой целовались.
Она махнула рукой.
— Значит, мой отец — болгарин? — спросил он. — Никакой не цыган, не лицо кавказской национальности, а болгарин. И поэтому я такой смуглый?
— Конечно, Ванечка. Инна Александровна говорит, что его вроде Димитром звали. Но тебя записала по своему отцу — Александровичем. Долго ее уговаривали от ребеночка-то не отказываться. Все хотела в роддоме оставить. Да… А этот, что с ней приходил, — муж. Всего лет десять как повезло — встретила свое позднее счастье. А вы с ее мужем не ладили.
— Не помню, — привычно сказал он.
— Вот и славно, вот и хорошо, — заторопилась она. — Что плохое забыл — это хорошо. К чему оно тебе, плохое?
Он согласно кивнул. Записал в свою жизнь еще и мать с ее мужем. Потом пришел и этот человек. Пожилой уже, почти совершенно седой, со старческой тяжелой одышкой. Пришел вечером, одетый в обычные брюки и свитер домашней вязки, и, когда представился прокурором, его даже затрясло. Отшатнулся, побледнел.
— Иван Александрович, да что это с тобой? — Тяжелый вздох, дружеское похлопывание по плечу. — Ну-ну. Ты ж ко мне еще юнцом зеленым, сразу после юрфака определился. Я ж тебе целевое распределение подписывал. В родной район. Неужели и меня не помнишь? Я ведь тебе заместо крестного отца. Да и родного тоже. Хе-хе.
— Извините, — ему по-прежнему было страшно. Прокурор!!! Нет!!! — Извините.
— Ну, понятно. Цыпин я. Владлен Илларионович Цыпин. Начальник твой. Лучший ты у меня следователь в районе, Ваня. И не скажу «был». Не дождешься. Замены у меня тебе нет. Так-то.
— Владлен Илларионович… — Нет, такое же совершенно невозможно выговаривать! Или язык заплетается от страха? Надо попробовать еще раз: — Владлен Илларионович, боюсь, что я больше не смогу работать. Я ничего не помню.
— Ну-ну. Вспомнишь. Должен вспомнить. Обязан. Ты помнишь, как звонил мне в тот день, когда исчез?
— Звонил? Я? Откуда?
— Ваня… Ты уж прости старику фамильярность, почти десять лет тебя пестую. Так вот, Ваня, у тебя был мобильный телефон. — (Да, у него обязательно должен был быть мобильный телефон!) — Подарок на тридцатипятилетие. Ведь нехорошо: следователь и без связи. Скинулись на юбилей, подарили. Так ты мне позвонил и сказал, что вычислил того человека. Надо только кое-какие данные проверить. Кто он, Ваня?
— Какой человек?
Цыпин тяжело вздохнул:
— Ну-ну. Совсем, значит, плохо. Эх! Но верю я в тебя. Вспомнишь. Дело увидишь и вспомнишь. Этот злодей уже лет восемнадцать у нас в районе орудует. Первый труп нашли, когда ты еще школу заканчивал.
— Женский? — еле слышно спросил он.
— Женский. Ну, слава тебе! Вспомнил?
— Смутное что-то. И сколько их было?
— Нашли десять. Два мужика, остальные женщины. Раны характерные. Последний примерно полгода назад. Я еще когда тебя в район вытребовал после института, знал: ты найдешь. Способный ты, Ваня. Талантливый. Я потому на многое и глаза закрывал.
— На что?
— К чему о плохом? — махнул рукой Цыпин. — Забыл и забыл… И вот ты его действительно нашел. Ведь ты сам посуди: столько времени в нашем районе маньяк орудует! Делу-то, что у тебя в сейфе лежит, ни много ни мало восемнадцать лет. Вроде как уже местная достопримечательность — маньяк этот. Как совещание, так другим награды, а мне ворох оплеух: а вы не рассчитывайте ни на что, у вас, Владлен Илларионович, в районе маньяк, вот посадите его, тогда и наградим. Ну, вспомнил, Ваня?