Стиляги. Как это было
Шрифт:
– Зачем ты так, – укоризненно сказала она. – Я же по-дружески…
Они пошли дальше. Катя глубоко вдохнула свежий воздух.
– Какой вечер!.. – Она повела опущенной рукой, будто невзначай коснулась его ладони, помедлила и робко сжала, испуганная собственной смелостью. – Помнишь этот вальс? – Она посмотрела в сторону танцверанды, где кружились одинаковые, как близнецы, темно-синие пары. – Пойдем потанцуем?
– Куда я мокрый-то? – засмеялся Мэлс.
– Ой, да, извини… Ну почему люди не хотят жить как все? – расстроенно
Они остановились у колонн центрального входа.
– До завтра, Мэлс.
– Пока, комиссар.
Она снова укоризненно качнула головой.
– До свидания, Катя, – улыбнулся он.
– До свидания, Мэлс… – Она все медлила с расставанием, напряженно выпрямившись, смотрела на него отчаянными глазами. Но вместо шага навстречу только порывисто, деревянным движением протянула ему руку, повернулась и, погасшая, одиноко побрела по улице в свою сторону.
Солнце яркими лучами било в окна. В комнате друг напротив друга симметрично стояли две железные кровати, две этажерки, два стола. На стене над кроватью Мэлса висели спортивные грамоты и красные ленты с надписями “Чемпиону…” и “Победителю…”, на стороне брата – дипломы конкурсов и портреты Бетховена и Шостаковича. Братья стояли напротив в голубых майках и траурных сатиновых трусах ниже колен, Мэлс приседал и наклонялся, размахивая тяжелыми гантелями, младший – Ким – пилил на скрипке бесконечные гаммы. Из двери смежной комнаты вышел отец в том же наряде, с деревянным стульчаком в руке и папиросой в зубах, безнадежно выглянул в коридор.
В бесконечном, уходящем в перспективу коридоре тянулась, упираясь в дверь туалета, длинная унылая очередь – каждый со своим стульчаком. Время от времени раздавался утробный рев низвергающейся из бачка воды, и счастливчик проскакивал в соседнюю дверь умывальника, освобождая место под солнцем следующему. В огромной кухне на десяти плитах помешивали ложками в кастрюлях сонные хозяйки в бесформенных халатах.
– Ким, давай что-нибудь повеселее! – крикнул Мэлс. – С ритма сбиваешь!
Ким улыбнулся и энергично взмахнул смычком. Под бодрую мелодию Мэлс быстрее замахал гантелями. Потом схватил свою трубу и присоединился. Они играли, глядя друг на друга, улыбаясь, и отец не выдержал, крякнул и, не выпуская папиросы изо рта, взвалил на колени гармонь, растянул меха и подхватил с середины фразы.
Унитаз вдруг проревел в такт, как валторна, в такт пропела водопроводная труба, хлопнула дверь, и лязгнула крышка на кастрюле, и швабра прошелестела, как щетка по барабану. И вся квартира вдруг ожила, проснулась и задвигалась в едином ритме.
Мэлс и Ким пристроились в конец очереди, но мелодия уже продолжалась без них. В такт ей Мэлс выскочил из двери туалета, безошибочно выхватил одну из тридцати зубных щеток над умывальником, макнул
Они вышли из дома, махнули друг другу рукой:
– Пока, брат!
– Пока, брат! – и разошлись в разные стороны.
Изо всех домов во всем городе выходили люди и вливались в толпы темно-синих граждан, шагающих по улицам столицы в бодром ритме утренней мелодии, которую подхватили фабричные гудки, клаксоны машин, звон трамваев и трели милицейских свистков на перекрестках.
Полина в скромном синем платье, напевая что-то про себя, таращила глаза в старое тусклое зеркало, подводила карандашом. Казенно обставленная комната – ни одной яркой краски, черные кожаные кресла и диван, непокрытый овальный стол посередине, на серванте военная фотография отца с черной ленточкой в углу, на голой стене большой портрет Вождя.
Хлопнула дверь, – Полли тотчас сгребла косметику в ящик комода и прикрыла сверху. Вошла мать в полувоенном кителе, подпоясанном офицерским ремнем. Поставила портфель, расстегнула тугой воротничок, сняла ремень.
– Где опять до утра была? – без выражения спросила она.
– На дежурстве.
Мать, не глядя на нее, прошла по комнате. Полли как бы невзначай зашла с другой стороны стола. Мать двинулась обратно – она тоже.
– Иди сюда! – потребовала мать.
– Ну не начинай опять, мам…
– Шалава! – мать взмахнула ремнем, пытаясь достать ее через стол. – Проститутка! – она в бессильной ярости металась вокруг стола, опрокидывая стулья. – Ты понимаешь, что меня с работы снимут?! Двор пойду мести, и то если метлу доверят! Как я могу людьми руководить, если в своем доме шпионку вырастила?
Полли задела локтем вазу, та упала и со звоном разбилась. И с этим звуком обе замерли на полудвижении, глядя на осколки.
– Ой… – запоздало сказала Полли.
Мать бросила ремень, присела, попыталась сложить осколки – и молча заплакала, опустив голову.
– Извини, мам… – растерянно сказала Польза. – Я же не нарочно, – она осторожно подошла ближе. – Так лучше даже – новую купим. Хоть что-то новое будет.
– Я после отца… за десять лет ни налево, ни направо не посмотрела ни разу!.. – всхлипнула мать.
– Ну не надо, мам… – Полли коснулась ее плеча. Мать тотчас метнулась, пытаясь поймать ее за руку – та едва успела отскочить.
– Чего тебе не хватает, дрянь ты неблагодарная? Для чего я тебя растила, чтоб ты трусами из-под юбки сверкала? – мать снова кинулась за ней. – Мало я тебя била, надо было до кровавых соплей пороть, чтобы дурь вышибить! Где твое барахло американское? – она распахнула шкаф, стала выбрасывать на пол ее вещи. – Где ты его прячешь? Пожгу к чертовой матери, голой на улицу выгоню!..