Стимпанк! (сборник)
Шрифт:
– Констебль, скорее! – закричал я в притворном ужасе, который ни одна живая душа на свете не сочла бы притворством. – Помогите! Он сейчас убьет себя!
Сестра, которая пришла посидеть с заплаканными детишками той ночью, звалась Марией Иммакулатой [5] и была не только непорочна, но и вполне добросердечна, хотя не то чтобы ясна умом. Я помнил ее еще по больнице: малость отсутствующая особа в апостольнике, с лицом, как черносливина, она ласково омывала мои раны и торжественно обнимала,
5
От лат.: «непорочная, безупречная».
Добрая монахиня была совершенно уверена, что вся «Агата» безутешно оплакивает самоубийство всеми обожаемого патрона, Зофара Дроблворта, и раздавала все те же картонные ласки всякому, кто по неосторожности подворачивался под руку. То, что никто из нас не пролил ни слезинки, осталось скрыто от нее, хотя она с удовлетворением отметила, как гладко крутятся шестерни «Святой Агаты» даже в отсутствие часовщика.
Весь следующий день она продолжала циркулировать среди скорбящих, заверяя, что мы и глазом моргнуть не успеем, как у приюта уже будет новый директор. Никого эта новость почему-то не утешала: мы слишком хорошо себе представляли, какого сорта граждане ловятся на такие вот хлебные местечки.
– Если бы мы только могли каким-то образом оставить «Агату» себе, – простонал я сквозь зубы, тщетно стараясь сосредоточиться на манометре пневматического эвакуатора, который мы взяли в починку.
Монти бросил на меня внимательный взгляд. Интенции сестер тоже не давали ему покоя.
– Не думаю, что мне хватит сил пришить еще одного в такие короткие сроки, – заметил он. – И потом, если мы продолжим изводить наших ангелов-хранителей, кто-нибудь рано или поздно заподозрит неладное.
Тут не захочешь, а прыснешь. Но тоска быстро нахлынула вновь. Все же было так хорошо – как нам после такого вернуться в кабалу? Сестры ни в жизнь не позволят стаду детей-инвалидов самим собой управлять.
– Все псу под хвост! – воскликнул я. – Такой потенциал пропадает!
– По крайней мере, мне осталось всего два года, – мрачно пробурчал Монти. – А тебе сколько до восемнадцати?
Я наморщил лоб и уставился через грязное окно мастерской в стальное февральское небо.
– Сегодня десятое февраля?
– Одиннадцатое.
Я хрюкнул.
– Значит, можешь поздравить меня с днем рожденья, дружище Монти. Мне уже восемнадцать. Полагаю, я окончил школу «Святой Агаты» и готов поискать в жизни чего получше. Я теперь совершеннолетний, сынок.
Он протянул руку и церемонно пожал мой крюк.
– Мои поздравления с великолепной датой, сударь мой, Шан. Да отнесется к тебе мир со всей добротой, какой ты заслуживаешь.
Я встал, и скрип стула прозвучал как-то внезапно и со страшной отчетливостью. Я понял, что понятия не имею, как мне жить дальше. Я умудрился напрочь забыть, что вскоре выпускаюсь из приюта, что стану свободным человеком. У себя
Всегда.
– Ты выглядишь так, будто схлопотал лопатой по черепу, – сообщил Монти, с любопытством глядя на меня. – Бьюсь об заклад, у тебя в голове сейчас творится что-то интересное.
Я ему не ответил, так как был уже в холле и искал сестру Непорочную. Та обнаружилась на кухне – сидела у огня с Безногой Дорой и помогала ей печь на каминной решетке тост к чаю.
– Сестра, могу я перемолвиться с вами словечком? – позвал я.
Пока она вставала и шла за мной в буфетную, внутри у меня успел заплескаться тот же страх, что едва не сорвал наши лихие планы у моста. Я решительно утрамбовал его в глубины души, будто поршень насоса – какой-нибудь перегретый газ.
Я хорошо помнил эту монахиню, а она – меня. Она вообще всех нас помнила – детишек, которых баюкала в ночи, а потом швыряла в пещь огненную ни о чем не подозревающих, и сама – святая невинность.
– Сестра Мария Иммакулата, я хотел вам сообщить, что мне сегодня исполнилось восемнадцать. – Она открыла было рот, чтобы меня поздравить, но я не дал ей и слова вымолвить. – Мне сегодня исполнилось восемнадцать. Я достиг совершеннолетия, и теперь я – взрослый мужчина. И я свободен искать свою судьбу в этом мире. По этому поводу у меня есть для вас предложение.
Я постарался вложить в эти слова весь вес, всю зрелость и уверенность в себе, какие обрел с тех пор, как дети втихую захватили приют.
– Я был заместителем и помощником мистера Дроблворта во всех делах, связанных с повседневной работой этого заведения. Я часто занимался приютом единолично, пока мистер Дроблворт отсутствовал по семейным обстоятельствам. Я знаю каждый квадратный дюйм этого здания и каждую обитающую в нем душу; попутно я получил наилучшее возможное образование и практику в деле воспитания детей под руководством такого выдающегося специалиста. – Я всегда хотел по окончании школы найти себе место механика, если какая-нибудь мастерская согласится принять такого инвалида, как я. Но, сознавая, с какими неудобствами вам грозит столкнуться в поисках нового суперинтенданта, я подумал, что могу, наверное, отложить воплощение своих планов на какое-то время, пока вы не будете в состоянии предпринять полномасштабный поиск и тщательный отбор претендентов.
– Шан, милый, – вся ее физиономия сморщилась в беззубую улыбку, – ты предлагаешь себя в руководители приюта?
Пришлось собрать все силы, чтобы не увянуть под лучами жалости и искреннего изумления, бившими из этой улыбки.
– Да, сестра, именно так. Фактически я и так управлял им уже много месяцев к настоящему моменту, и ничто не мешает мне и дальше исполнять эти обязанности – так долго, как только потребуется.
Главное, чтобы взгляд и речь оставались твердыми.
– Я свято верю, что доброе дело «Святой Агаты» может восторжествовать – что этот благородный приют в силах помочь таким несчастным, как я, встать на ноги и подготовиться к возращению в мир.
Конец ознакомительного фрагмента.