Стингрей в Зазеркалье
Шрифт:
Тем временем авансцену заняла группа мужчин [41] , которые, сверяясь по бумажке с текстом и усиленно жестикулируя, недружно запели торжественно-бравурную песню [42] под непрекращающийся тягучий вой гитары Юрия, после чего так же недружно повалились на пол и на четвереньках уползли со сцены. Сергей заиграл лирическую арфоподобную мелодию, в которой вместе с перешедшей на роковый рифф гитарой слышалось уже что-то чарующе-обольстительное.
41
Владимир Диканьский, Владимир Болучевский, Борис Райскин, Юрий Касьяник, Иван Шумилов.
42
«Мы все хотим побывать на Луне» – написанная в 1959 году, еще
На пространство перед сценой внезапно выехали два старинных лимузина, вслед за которыми шел ведущий под уздцы пони Африка. Из лимузинов вышли несколько роскошного вида моделей в огромных пышных головных уборах и длинных черных платьях с открытыми плечами и блестками – нечто среднее между облачением православных священников и униформой садомазохистов. Сопровождали их солдаты с винтовками образца Первой мировой войны.
Африка взгромоздился на пони, с интересом наблюдая за тем, как некий странный человек в маске со свиным пятачком пытается ограбить одну из моделей, угрожая ей игрушечным пистолетом. Скрипач [43] , одетый как классический «скрипач на крыше» [44] , приплясывая, стал играть традиционную еврейскую мелодию. Еврейский танец с движениями, напоминающими наклон чайника, перед тем как налить в чашки чай, разросся, к нему подключились еще несколько человек. Глаза разбегались: никто, в том числе и я, уже не знал, куда смотреть. Сергей бросил свои клавиши и присоединился к танцующим.
43
Владимир Диканьский (род. 1952) – скрипач, мультиинструменталист, композитор, близкий товарищ Сергея Курёхина и постоянный участник «Поп-Механики». В начале 1990-х годов эмигрировал в Швецию, где начал успешную карьеру кинокомпозитора и киноактера.
44
«Скрипач на крыше» (Fiddler on the Roof) – один из наиболее известных бродвейских мюзиклов, а также снятый на его основе фильм о жизни евреев в дореволюционной российской черте оседлости. Сюжетная основа – рассказы Шолом-Алейхема о Тевье-молочнике. Название выбрано в честь знаменитой картины Марка Шагала, изображающей скрипача на крыше витебского дома.
– Рок-музыканты, пошли! – громко крикнул он за кулисы, продолжая танец.
– Рокеры, пошли, е…на мать! – несколько раз властно орал он, уже вернувшись к своим клавишам.
И наконец после команды «Поехали!» выстроившаяся у задника сцены шеренга гитаристов в составе Юрия Каспаряна, Виктора Цоя, Леши Вишни, Игоря Борисова, Игоря Тихомирова на басу и присоединившегося к ним Севы Гаккеля с виолончелью заиграла классический рифф «Поп-Механики». Когда на авансцене появилась группа духовых, Сергей бросил клавиши и начал дирижировать.
Тело его вертелось и извивалось во всех направлениях – голова дергалась, ноги прыгали, как будто не зависели от остального тела. Во всем этом была невероятная, нечеловеческая энергия. Десятки человек в разных уголках сцены безошибочно его понимали и мгновенно подчинялись каждому жесту, каждому его движению. Все пространство было заполнено странными персонажами в самодельных, но по-королевски величественных и апокалиптических костюмах. Все смешалось: рок, цирк, перформанс.
Затем на секунду звук обрушился, музыка прекратилась. Все замерли, не зная, чего ожидать дальше. К голове у меня прилила кровь, и под первые звуки моей песни Turn Away я пошла на сцену: в черном пиджаке, черных очках, даже в черном парике. Все черное, кроме ярко-синей губной помады. К гитарам присоединились духовые. Сергей постучал по микрофону и подбадривающе улыбнулся мне. Глаза его светились неистощимым лукавством и вместе с тем дружелюбием.
Перед последним куплетом я сорвала парик и распустила в свете прожекторов чересполосицу своих блондинисто-темных волос. Вот то, что мне нужно, – пронеслось в голове под грохот музыки и визги толпы, от которых, казалось, лопнут барабанные перепонки. Это то, что мне нужно. Очень скоро – слишком скоро! – песня моя закончилась, и я вернулась туда, откуда пришла, – за кулисы.
Отдышавшись и опять взглянув на сцену, я увидела, что Сергей ползет по полу,
«Асса, е-е!» – вдруг прямо мне в ухо раздался истошный вопль Африки, мчавшегося мимо меня на сцену. Я отскочила в сторону – и как раз вовремя. Тимур и другие волокли на сцену тяжеленные металлические листы, по которым тут же стали из всех сил молотить железными прутьями и кувалдами. Постепенно фигуры их растворились в тумане, который накачивал на сцену спрятанный за кулисами специальный аппарат. Грохот и туман полностью поглотили их.
Ближе к концу наступил момент, ставший для меня одним из самых любимых на всех видимых мною концертах «Поп-Механики». Колотя в бубен, я стояла на возвышении вместе с гитаристами, как вдруг одна из моделей в черном платье подошла к нам и обвязала черной повязкой глаза Виктору, рот – Юрию и глаза – Тихомирову. Вскоре все прогрузилось в дым настолько, что мне показалось, будто и мне завязали глаза. Я не видела ничего, кроме смутных очертаний множества безумствовавших в дикой финальной пляске фигур. Но чувствовала я всех, всех до единого, всех вместе и каждого в отдельности, слышала, как они кричали и визжали в тотальной заключительной вакханалии. Последнее, что я увидела, – взметнувшееся ввысь в прыжке стройное тело Сергея, его расплывшуюся на все лицо улыбку, прежде чем он, скомандовав финальным аккордом, исчез со сцены.
Тогда я еще не знала, что это будет последний для меня концерт «Поп-Механики», но уже знала, что я несмотря ни на что со сцены не уйду. Я стояла, задыхаясь от возбуждения, среди груды разрушенных статуй, разбитого металла, сломанных инструментов и изможденных тел. Мы были творцами музыки, мечтателями грез. Ноги меня не держали, я валилась от усталости, но сердце мое летело ввысь.
– Сергей! – завопила я, бросившись ему в объятья, как только наткнулась на него за кулисами. – Ну, как тебе?!
– Ну, как тебе сказать, – произнес он, подмигнув и одарив меня своей лукавой улыбкой. – Я думаю, было нормально.
Глава 9
Торт в лицо
Впервые я уезжала из Ленинграда последней. Борис вновь улетел в Нью-Йорк на запись альбома, Африка мотался с выставками по всей Европе, а Виктор завершал съемки в Алма-Ате и по-прежнему все свободное время проводил с Наташей в Москве, хотя уже и снял квартиру в Ленинграде. Группа распрямила крылья, и каждого унес в разные стороны свой собственный ветер. Мне было грустно, я сидела в квартире с Юрием и смотрела на затянутое облаками небо и голые, без единого знакомого лица улицы. Но сердце мое по-прежнему колотилось радостно и счастливо. Пусть все и разъехались, но Юрий ехал в Америку со мной.
Для него это была первая поездка в Штаты. Мои родители запланировали повторную свадьбу в Беверли-Хиллз, и мне не терпелось показать мужу Лос-Анджелес и познакомить его со своими друзьями. British Airways дали нам билеты в бизнес-класс.
«Вау!» – только и мог произнести Юрий, увидев выбор еды и напитков, которыми нас угощали на борту самолета. Он спал, выкурил целую пачку купленных в дьюти-фри Marlboro и бесконечно улыбался.
На следующий день после нашего приезда в здании Биржи [45] в центре Лос-Анджелеса открылась моя вторая выставка искусства из России. На сей раз она предназначалась для широкой публики, билет стоил семь долларов, и вся выручка вновь шла в фонд «Гринписа». Зал открывался в восемь вечера, а в девять уже начинались танцы под русский рок-н-ролл.
45
Los Angeles Stock Exchange – выстроенное в стиле ар-деко здание в финансовом районе центрального Лос-Анджелеса. С 1931 по 1986 год в нем размещалась биржа. В конце 1980-х годов здание было переоборудовано в арт-центр с ночными клубами, галереями, кинозалами и т. п.
Огромная толпа заполнила зал и жадно всматривалась в развешенные по стенам картины. Мы с Юрием разгуливали среди толпы в формальных полусмокингах, на шее у меня был красный галстук-бабочка. Глаза Юрия сверкали от возбуждения. Он мгновенно узнавал картины своих друзей на стенах, как и лившуюся из динамиков русскую музыку.
– Я ужасно горд тем, что ты сделала, – проговорил он со своим сильным русским акцентом, поправляя мне бабочку на шее.
– Как будто мы опять все вместе, – мечтательно ответила я.