Стирающие грани

Ves Garfang

Теплый день раскрывался нам навстречу во всей своей простой красоте, в ярких красках мирного полудня и жизнерадостных запахах пьяной от солнца листвы. Словно и не было в этом мире ничего плохого и злого – ни колдовства, ни преступлений, ни церковников, способных покалечить убитого горем пожилого человека…

Местом нашей следующей ночевки снова стал лес – в его сдержанную гостеприимность я влюблялся каждый вечер. Небольшой костерок, горсть лесных даров – и ты уже обогрет и можешь восстановить силы для последующего путешествия.

Засыпая, я думал об Ае. Мне хотелось знать правду о том вечере, который стал последним для нее в родной деревне. Что вынудило ее на этот поступок – и чем он был для нее самой? Я ждал снова увидеть сон – и не ошибся…

…Занавески

с вышитыми на них мелкими цветочками. Уютный и опрятный дом, запах свежего хлеба… Ая, дрожа, закрыла за собой дверь и замерла у порога, не решаясь идти дальше. Тело ее все еще дрожало от пережитого напряжения, а в животе ворочался противный клубок страха. Что делать дальше? И что с нею теперь станет? Она сама, своими руками перечеркнула все, что сумела выстроить раньше…

Ая прижалась лбом к двери, закрыла глаза и попыталась успокоиться. И рой мыслей в один миг наполнил ее своим гулом, одновременно опутывая прошлое и будущее…

Тихая-мирная сельская жизнь, в относительном достатке, с добрым и любящим мужем… О чем можно еще мечтать деревенской девушке?

И не беда, что муж немногим старше ее отца – зато он уважаемый в деревне человек, и очень добр к ней. А то, что у них нет детей – скорее радость, чем огорчение – Ая украдкой с жалостью и испугом смотрела на своих недавних подруг по играм, теперь обремененных часто и не одним ребенком, утопающих в заботах и нищете…Она знала, что ей завидуют многие молодые женщины – и не спроста. И она была действительно благодарна Неману за свою теперешнюю безбедную и спокойную жизнь, хотя и не чувствовала себя в долгу перед ним – ведь за все это она отдавала лучшее, что имела – свою юность…

По-своему красивая молодая женщина по-прежнему привлекала мужские взгляды, и не один раз горячие признания и обещания вдруг сыпались на нее поспешным шепотом, но в ответ она только улыбалась - почему-то считают, что молодая жена при старом муже должна хотеть утех на стороне… Она прикрывалась добродетелью, хотя правда была куда проще – ей не были интересны похотливые взгляды и торопливые ласки немытых мужланов где-нибудь на сеновале: да и Неман действительно не заслужил предательства с ее стороны. Но если быть еще честнее – ее настоящие мечты и желания были так же далеки от сомнительных радостей измен, как и от домашнего быта, которому она, как хорошая женщина, выйдя замуж должна была посвящать всю себя. Сельская девочка – теперь уже в роли жены – быстро научилась вести хозяйство и выполнять свою работу почти безупречно – для того, чтобы успевать выкраивать свободное время, принадлежащее ей – и книге.

Неман не раз видел книгу у нее, но никогда не проявлял к ней интереса, считая, что это только еще одна Книга Судьбы, за которой его молодая жена проводит время – ведь других книг у крестьянки просто и не может быть. Что ж – дело это богоугодное – пусть читает – и даже если иногда она что-то шепчет над книгой…

Он любил любоваться ей издали, когда она была поглощена своими занятиями – в другое время она всегда была мила и обходительна с супругом, стараясь, чтобы он был всем доволен, но это время – время с книгой – принадлежало только ей. И даже он не мог на него посягать…

Не мог не понимать стареющий мужчина, что не любовь толкнула девушку в его объятия, но та хрупкая гармония, царившая между ними, стоила очень многого…

И лишь одно тревожило иногда его сердце – странный, отчаянный блеск ее удивительных глаз, когда она возвращалась к нему после своих занятий – тогда его жена казалась почти незнакомкой… Но наваждение это быстро проходило, и все снова становилось прежним…

Несколько лет кануло в реку времени, не принося с собой ничего особенного. Ая давно привыкла к своей новой жизни, к своему мужу, к своим обязанностям. И лишь изредка ее покой тревожили странные сны – темные, измученные глаза на худом лице, еле слышный шепот, срывавшийся с бледных губ и гулкий звон капель, разбивающихся о камень. Словно кто-то звал ее – безнадежно, почти умирая в тисках беспросветной тоски, и тогда тоска эта передавалась и ей -

проснувшись, Ая долго плакала, сама не зная почему…

Но теперь песня тихой семейной жизни обрывалась так же неожиданно, как и началась когда-то. Виной этому была Еми… Беременная дуреха Еми… Но если бы не Ая, скорей всего, теперь они оба – и мать, и сын, были бы мертвы – не зря она видела над ее головою черные нити, похожие на сеть птицелова…

Ну, не смогла она сдержаться, притвориться не смогла – и молча ждать, покоряясь судьбе, пока умрет молодая женщина, когда она знала – наверняка знала! – что сумеет ее спасти. Эти знания приходили всегда неожиданно, и часто она сама не ведала, почему надо поступать именно так – но это внутреннее знание никогда ее не подводило. Со временем она научилась доверять себе – с тех пор, как она, еще полуребенок, решительно одернула покрывало с ножек больной сестры и стала делать над нею то плавные, то резкие движения, шепча слова на древнем, непонятном языке, заученные из книги…

Пока она повторяла заученные слова, ничего не происходило, и понимание этого снова сжало сердце. Неужели никто, никто не может помочь девочке! И когда ее любовь и участие к сестре вдруг стали осязаемыми и как бы вырвались наружу – слова вдруг пришли сами, и она запела их, раскачиваясь в такт, то радостно, то почти крича – в упоении, в полузабытьи - и от страха и изумления глаза притихшей сестры были похожи на маленькие мисочки…

Когда все закончилось, Ая обнаружила, что неподвижно сидит на полу возле кровати спящей сестры, а за окном уже сгущаются сумерки – скоро все вернутся из поля. Сама испугавшись, девочка побыстрее бросилась доделывать оставленную работу… Конечно же, сестра потом все рассказала матери – точнее, попыталась рассказать о том, что Ая пела над нею непонятные песни, но мать только отмахнулась от этого бессвязного лепета – мол, раз она пела, то надо было и тебе подпевать. И никто не обратил внимания, что щеки больной стали понемногу наливаться румянцем, и все труднее ей было лежать в постели – она постоянно стала вертеться. А однажды, когда к доме никого не было, Ана довертелась – упала с кровати на холодный земляной пол. И так захотела подняться, что… оперлась коленями о пол, и, подтянувшись на руках, сама села. А когда, вернувшись, мать увидела, что дочь сидит на кровати, то чуть не упала сама… Тогда в ход пошли мази - притирки - растирания, а через полгода Ана могла самостоятельно выйти во двор, а еще полгода спустя ходила уже свободно - правда, немного опираясь на палку…

Не было радости большей для Аи, чем смотреть на успехи сестры – ведь это были и ее успехи, хоть даже никто и не скажет ей спасибо… А наивные мечты уже рисовали картины – уехать далеко-далеко и стать настоящим магом – лечить людей, разгонять тучи и творить чудеса…

Чудеса! Ая горько усмехнулась – на глаза ее набежали слезы. Еми первая назвала ее ведьмой, едва ей полегчало… Чего же ждать от остальных? Какого понимания?

Она чувствовала спиною, что горшочник вернулся домой и стоит в дверях – но остановиться и прервать обряд означало бы сложить оружие – и отпустить Еми в зияющую бездну смерти – смерти, что стоит рядом с ее кроватью, густо пропахшей свежей кровью и бессильными стонам отчаянья, муки и страха. Дитя не хотело приходить в этот свет – и теперь они оба стояли на грани. Хватая невидимой рукою, Ая держала их над бездною, держала на паутинке диковинно звучащих слов и нарисованных узоров – и за этим занятием наблюдал стремительно трезвеющий мужчина за ее спиною, от которого просто разило страхом. Останавливаться было нельзя…

Что ж – за свои поступки надо отвечать – всегда. Она хотела спасти Еми – и смогла. Это уже немало. А что ее жизнь и будущее теперь под большим вопросом – это уже следствие ее поступка. И принятого решения.

– Дорогая…. Что случилось?

Ая резко обернулась – со свечой в руке рядом с нею стоял Неман.

– Что случилось? Что случилось, Шрам?

… Услышав свое имя, я открыл глаза. Надо мною, слабо отсвечивая в скупом лунном свете, склонилось встревоженное лицо мальчишки.

Медленно приходя в себя, я приподнялся.