Сто боев – сто побед

Шахов Максим Анатольевич

Звуки мантры стали громче, лицо Мони начало растворяться в дымке. На экране возник текст: «Обряд очищения состоится на Дворянской набережной в воскресенье в 14.00».

– Решила уйти в монастырь? – спросил Кащеев с наигранной веселостью.

Тон получился фальшивым дальше некуда, но Алена этого не заметила.

– Да нет, мне уже не поможет! – повернулась девушка. – Просто с этим Моней одна моя знакомая живет! Ну, бывшая коллега… Он ее чисто случайно снял в Ялте на набережной, прикидываешь? Вот как бывает!

– Прикидываю! –

вроде как улыбнулся Кащеев. – На ловца и зверь бежит…

– Что?

– Говорю, рыбак рыбака видит издалека! Этот же Моня бандит, да?

– Бывший… А теперь, видишь, как высоко взлетел? И Лизка с ним… – вздохнула Алена и щелкнула пультом. – О! Мика! Обожаю!..

Девушка торопливо увеличила громкость. Комнату наполнили слова потрепанного хита «Релакс». На экране кудрявый певун прыгал на сцене и хлопал в ладоши. В зал сыпались разноцветные шарики, аппетитные толстушки в блестящих юбках радовались жизни вместе с Микой. Алена торопливо хлебнула мартини и с детским выражением лица уставилась в телевизор.

Кащеев тоже неподвижно втупился в экран. Но по его лицу прошла судорога. Буйство красок и праздничные картинки клипа вызвали в нем вовсе не праздничные воспоминания. Ведь именно под эту музыку Кащеева увозили в собачьем наморднике, закованным в наручники, из Алушты. Это было наибольшее унижение в его жизни, за которое он до сих пор не рассчитался с Моней…

Судорожно сглотнув, Кащеев посмотрел в сторону бара. Сегодня он хотел завязать со спиртным, но сейчас выпить ему было просто необходимо. Если не убран раздражитель, остается только отключать мозг. Иначе очень скоро ты превратишься в жалкого неврастеника. Развалину с трясущимися руками. И уже никогда не сможешь рассчитаться с врагами за свой позор…

76

– Ну? И на хрена мне это надо, а? – угрюмо посмотрел Моня на Логинова, быстро спровадив Шварца с террасы. – Ты ж моего телохрана, блин, уже до ручки довел! Еще одна контузия – и придется на дурку отправлять с концами! Да и где гарантия, что я сам его контузию переживу?

– Насчет гарантий Моня, это в «Росно», я из другой Конторы…

– Задолбала меня, блин, эта ваша Контора! Особенно ты! Понял? Короче, Витек! Живцом я не буду! Хватит, был уже! Ясно?

– Не хочешь быть живцом, будешь мишенью, – пожал плечами Логинов. – Как ни крути, Моня, но первое лучше…

– Да ни хрена не лучше! Ясно?

– Моня, ты сам себе противоречишь, – покачал головой Логинов.

– Где?

– Ты только что сказал, что, если бы у тебя были живые враги, тебя бы давно не было…

– Ну правильно! Но это же не значит, что я должен сам подставляться!

– Да ты так и так подставляешься, Моня! Пока Кащеев на свободе, я как страховщик не оценил бы твою жизнь и на копейку!

– Ничего! Я себя застрахую сам! Так, что Кащеев ко мне и близко не подберется!

– Моня! Кащеев тебя как последнего

лоха заманил на захваченную подводную лодку! А ты говоришь, что он к тебе не подберется!

– Не говорю – а не подберется! Поэтому, Витек, думай, как его достать без меня! В смысле, если там бабками надо помочь, информацией или еще чем, я готов без базара! Но быть картонной дурилкой в твоих бредовых оперативных комбинациях – ну его в баню!

– Моня, ты не прав!

– Лучше я буду не прав и жив, чем прав и мертв!

– Это твое последнее слово?

– Да, Витек!

– Ладно, – вздохнул Логинов. – Поговорим, когда вы малость оклемаетесь после отсидки! А то совсем нервные все! Держи! – протянул Логинов Моне пистолет Шварца.

Тот удивленно моргнул на него и сказал:

– Не, Вить, я, в натуре, с тебя фигею! Как ты с такими манерами и до сих пор живой?

– Потому и живой, что с такими манерами! Всего доброго, Моня! До скорого свидания!

– Будешь проезжать мимо, Витек, проезжай! Я не обижусь!

77

– А-а! – выгнулась дугой Алена и вдруг словно бы растеклась по постели. Откуда-то из-под подушки донесся ее слабый голос: – Все! Я умерла! Навсегда!

– Куда ты денешься? – хмыкнул Кащеев, плюхаясь рядом. – Завтра будешь как новая!

– Да я-то буду, Гриша, – донеслось из-под подушки. – А вот ты наверняка смоешься… Все вы одинаковые…

– Ты просто выбирать не умеешь. Но со мной тебе повезло. По-настоящему!

– Слабо вериться, – пробормотала девушка и тут же уснула.

– Поверится, – сказал Кащеев.

В отличие от Алены ему спать не хотелось. Воспоминания об алуштинском унижении сняли сонливость как рукой. Прикрыв глаза, Кащеев словно бы снова возвратился в то утро. Катер отходил от «Ривьеры», на террасе которой в парадном строю торчали Моня, Шварц, Лизка и охранники со сложенными на ширинках руками. Лизка махала платочком, Моня лыбился, вслед катеру неслись слова «Релакс». А Кащеев сидел на палубе с прикованными сзади к кольцу руками. В собачьем наморднике, нацепленном на него Моней…

– Ненавижу! – прошипел Кащеев.

Быстро встав, он налил себе коньяка и, сунув в рот сигарету, выткнулся на балкон. Глядя на раскинувшееся темным покрывалом море с лунной дорожкой, Кащеев выпил коньяк и закурил. Прищурившись, он проговорил одними губами:

– Тебе конец, Моня! Совсем скоро! Ты умрешь! Как собака!

78

На вершине горы было ветрено и неуютно. Впрочем, взобравшийся на нее человек был одет в темное шерстяное облегающее трико японского ниндзи. На его голове была маска «ночь» в виде теплой вязаной шапочки, так что от холода он особо не страдал. Взобравшись на вершину горы, ниндзя снял висевший на плече рюкзак и присел на него.