Сто дней, которые потрясли Галактику

Астрадени Джейн

Да, похищенный. И почему-то из двадцать второго века… То, что Грегори что-то скрывал, Женька была уверена. Но возможно, Грегори тоже не всё знал. Женя сопоставила факты и пришла к выводу, что хитрые дмерхи выдавали каждому по кусочку, по клеточке, будь он похищенным или куратором, или и тем, и другим. Ровно столько, сколько им, по разумению дмерхов, полагалось знать. Какова их стратегия? Что они замышляют? Вот если бы землянам из прошлого собраться вместе и сложить воедино

кусочки мозаики… Был бы толк?

Однако у Моисеевича обнаружилось некое преимущество, как у куратора. Его похитили сами дмерхи. Он мельком видел их и слышал обрывок разговора.

— Какие они? — допытывалась Женька.

— А никакие, — отвечал Моисеевич. — Как будто из воздуха, только более плотного. И видимые, и невидимые. Не видно очертаний. Сгустки какие-то полупрозрачные. То ли маскировка такая, то ли такие и есть. И двигаются, как привидения. Только мотался здесь, а смотришь — нет уже.

— А что вы слышали?

— Один пробубнил другому: «Эту партию мы выиграем…» И всё.

Женя задумалась. Как джамрану удалось раздобыть языковые коды дмерхов? Или дмерхи намеренно говорили по-русски. Она высказала свои соображения Моисеевичу.

— Они не говорили, — вздохнул Моисеевич. — Я их будто в голове слышал… Потом, словно канал перекрыли. И ничего не объяснили. Мол, надо за Петровичем следить и работать. Инженером, как и в прошлом.

Новая загвоздка и куча домыслов. Впрочем, Женьку ожидали сюрпризы и покруче.

— Сдружились мы, — расплылся в улыбке Петрович. — А как не сдружиться? Моисеич мастер на все руки, да я тож не промах…

Слесарь вдруг засуетился, потирая ладони.

— А надо бы нам это дело отметить.

— Давай, — улыбнулся Моисееч. — Давление только проверь. А то, как в прошлый раз.

— Сделаю, — ответил Петрович, выудил из-под стола пустую бутыль и скрылся за ящиками. Оттуда раздалось смачное бульканье, Петрович вернулся с полной бутылкой и водрузил её на стол.

Женька, хлопая глазами, смотрела на прозрачно-зеленоватую жидкость и горлышко, заткнутое чистой скрученной тряпицей. В душе зародились подозрения.

— Что это?

— Крокодильи слёзы, — с гордостью ответствовал Петрович, собирая со стола грязные кружки. — Собственного производства.

— Скорее уж зелёного змия, — пробормотала Женька, догадываясь, что это самогонка, и ломая голову, откуда.

Петрович щедро выложил на стол закусон: батон хлеба, огурцы, соль, лук, ломти протеиновой колбасы.

— Эх, селёдочки бы…

Расставил стопки — прозрачные колпачки от аварийного реле. Само реле в развороченном виде лежало в углу.

По ходу раскрылась тайна «зелёного змия», когда Петрович снова

отошёл за ящики и пригласил Женьку взглянуть. Там, замаскированный ящиками вызывающе змеился самогонный аппарат. Как в кино или на картинке. Из чего мужики его смастерячили для Женьки недолго оставалось загадкой.

— Из инжекторных труб, — пояснил Моисеевич, — спаяли по кусочку. И запчастей от списанных пищеблоков. Всё одно в утиль, а нам пригодилось.

Петрович отрегулировал датчики давления, прикрыл агрегат картонкой и присоединился к ним.

— Ну, разливай, Моисеич! Сообразим!

Точно! Теперь их как раз трое… И пахучая жидкость плавно перекочевала в стопки.

— За знакомство!

Они чокнулись. Звяк! Петрович запрокинул и шумно занюхали.

— Хех!

Моисеевич интеллигентно отпил, поморщился и зажевал огурцом с хлебом и солью. Женька чуть-чуть пригубила, из вежливости, и засунула в рот большущий кусок батона.

— Ну как, продирает? — спросил Петрович.

— Мугу, — промычала гостья.

А уже после второй, спросила из чистого любопытства:

— А зачем вам аппарат? На станции разве выпить нечего?

— Дык, алкоголю-то и нету, — развёл руками Петрович. — И шпирта… Ентот ихний… синтеголь.

Моисеевич кивнул в подтверждение, заедая луком и утирая слезящиеся глаза.

— … Как есть — отрава. Душа не поёт. Ни в какую! — возмущался Петрович. — Брюхо тока воет… А огурцы с луком настоящие. Енто Моисеича в хитропонику звали, отлаживать. Он и натащил.

Тут Женька спохватилась:

— А что вы делали с андроидом?

— Переставлял клеммы, — ответил инженер.

Евгения вспомнила, как Грегори рассказывал, что первую линию андроидов запустили в начале двадцать второго века. А Моисеевич как раз оттуда и тоже инженер.

— А вы случайно не знали проектировщика?

Моисеевич расплылся в улыбке, солидно пригладил седые усы и кудри у висков.

— Как не знать. Он перед вами, барышня, собственной персоной. Инженер-проектировщик, техник-конструктор, изобретатель — Иннокентий Моисеевич Эпштейн.

— Ну вы и прикольщик! — вырвалось у Женьки.

— Тсс! Никому об этом. Здесь никто не знает. Все зовут меня просто Моисеич, а по документам я — Эйзенштейн.

— За что же вы так с бедными андроидами? — спросила Женя, втайне ликуя. Такая возможность узнать об этом из первых уст. — Я о подзарядке.

К своему удивлению, она даже не смутилась, будто с врачом разговаривала. Да Эпштейн, собственно, и был врачевателем андроидов и, более того, их папой. А каптёрка аки мастерская служила ему опытной лабораторией.