Сто глупых идей
Шрифт:
На это я решила ничего не отвечать. Меня просто трясло. И от страха, и от возмущения, и от безвыходности. Из меня делали куртизанку, какую-то гейшу-шпионку... И как назло, единственный человек, с кем я могла бы обсудить данную проблему, был не только под строжайшим запретом, но еще и сам не горел желанием общаться и идти на контакт.
«А с чего ему идти на контакт? – погружаясь в полную ванну, вопрошала я саму себя. – Он видел меня со своим бизнес партнером, сделал соответствующие выводы о моей верности, о моей лживой натуре... То, что он волновался - это всего лишь говорит о том, что ему не хочется давать показания в случае моего убийства. Как-никак я его подчиненная... Так
Единственный, вполне разумный и ожидаемый конец любой лжи – это неизбежное расставание с человеком, общение с которым началось с обмана. Редко кто способен простить как солгавшего, так и самого себя. Редко кто способен вынести этот груз... Ложь гнетет, выворачивает наизнанку, незаметно отравляет. Даже ложь во спасение, даже если обман оправдан по всем статьям и имеются веские причины, это в любом случае болезненно, ведь за всем процессом - от первых лживых слов до последних - неустанно следит Совесть. А Совесть - это такой специфический суд, где, если и предусмотрены адвокаты, то они все почему-то безнадежно немы и право голоса не имеют.
По радио крутили какую-то муть, и пришлось переключиться на собственные записи. Теперь в моих наушниках играла моя любимая песня Хулио Иглесиаса «Abrazame», и я, пуская слезу за слезой, погрузилась в мрачные раздумья на тему неизбежного разрыва отношений. Даже если это любовь с первого взгляда, такая любовь, что запросто способна двигать горы и менять русла рек... Или такая любовь случается исключительно в книжных романах и глупых сентиментальных фильмах для умалишенных дурёх, верящих в подобную глупость?
Все восхваляют великие дела прошлого, военные походы и завоевания в честь прекрасных дам... Какая чудовищная ложь! Всё это делалось ради славы, денег и власти, ради самолюбования и оставления памяти о себе – любимом и великом. Взять тот же Тадж-Махал! Придумали сказочку для дурочек. А если внимательно прочитать историческую литературу и разобраться что к чему, то там всё сразу становится на свои места: какой «душевный» человек его строил.
Между тем песня в плеере сменилась, и я на надрыве пропела вместе с певцом припев песни Por un poco de tu Amor, перевод которой без труда складывался в моей голове в рыдающие слова сердца:
"За каплю твоей любви, за место в твоем сердце,
Я отдам всё на свете - только тебе, ради капли твоей любви..."
Но, похоже, мой испанский вокал категорически не понравился соседям, о чем они мне тут же сообщили ожесточенным стуком по батарее. Я вытащила наушники и услышала пару веских аргументов:
«Хорош орать, безголосая! Хватит тоску нагонять!»
«Отстань от неё, она и так певичка-неудачница!»
«Заткнись!»
«Сам заткнись!»
«Я тебя по голосу узнаю, выясню из какой ты квартиры и уши надеру!»
Дальше я вслушивалась в волнующий сердце спектакль, где мои соседи душили друг друга санкциями, а после переключилась на передачу «Страсть, страсть и еще раз страсть» - это молодожены из соседней квартиры вернулись домой после рабочего дня и решили поплескаться в своем белом корыте, пропитанном фтором и завистливой тишиной соседних квартир.
Ванная комната в многоквартирном доме – это вообще... официально разрешенная общественная прослушка.
Потом я плакала всю ночь во сне, а Эрнесто – такой невообразимо красивый и притягательный - стоял у какого-то огромного окна в старинном
«Поездку перенесли, так что придется вылетать раньше оговоренного срока. Но так даже лучше. Лёшу не могу прислать – у него послезавтра аншлаг: сплошные разъезды. Поэтому заеду за вами сам, на такси, в пять часов вечера».
Лучше? Да о чем он?
Соврать тому, кто стал так мил сердцу, попытаться выкрасть у него документы, предать... Я не представляла, как с этим жить потом, если уже сейчас было невозможно смотреть на себя в зеркало. И я уже пятьсот раз прокляла час, когда согласилась на встречу с Петровичем!
Но в первую очередь нужно подумать о своей семье, о родных... а не о том, что обо мне подумает мужчина, который... вообще-то женат. Но разве дело только в нем? Меня заставляют делать то, на что я никогда бы не решилась. Здесь вопрос во мне, в моей совести, в моей душе, а не в том, что подумают обо мне другие люди, в том числе моя семья, которую я – удивительное дело! – почему-то тоже не могу предать. Что я скажу матери, как посмотрю ей в глаза, если с сестрой что-то случится по моей вине?.. Я должна молчать, ничего не говорить Эрнесто, не открывать тайну, никому не жаловаться, не сообщать в правоохранительные органы... Мне совершенно не верилось, что со мной такое происходит в реальности. Успокаивало только заверение Петровича в том, что ничего противозаконного он мне не предлагает. Ему просто нужно взглянуть на документы. Что в них - он мне не сообщил, но мне и не нужно это знать. Сделаю, как он просит, получу деньги и уеду куда-нибудь в банановую республику... заливать водкой испачканную совесть и загубленную жизнь.
Не найти мне любовь, не для меня она придумана, а для всех остальных – умных-разумных, опытных, щедрых душой и телом. А я скупая на любовь, как выразился один психолог, закрытая, обиженная на весь свет...
Чем я занималась весь последний год? А, так, ерундой. Всего лишь пыталась начать жить заново, как и все остальные люди, пыталась найти пресловутую любовь, что прячется от меня, точно от самого страшного зверя.
Я даже составила себе этот глупый список, где вскоре вычеркнула пункт «замуж за босса», потому что он... Боже мой, ну почему именно Эрнесто так запал мне в сердце?! Да что ж с моими глазами, почему они не хотят поискать любовь в другом месте?!!
– Какая любовь, нахрен?! – в сердцах выругалась я, стоя в ванной комнате и с остервенением смотря в зеркало. – Он женат! И ему плевать на тебя!
– И верно, детка, - послышалось откуда-то, – нахрен такого! Другие есть – холостые. Я, кстати, на пятом живу. А ты откуда? Да не дрефь, ответь! Ты только скажи, и я мигом у тебя буду, сразу про своего женатика забудешь.
Я замолчала, покраснев до кончиков волос, и выдавила почти весь тюбик зубной пасты на щетку.
Не знаю, как я раньше ходила по магазинам и мечтала, что когда-нибудь у меня появится возможность покупать себе любые наряды, обувь, драгоценности... Теперь же, покупая вещи на полученные от Петровича деньги, я не испытывала ничего, кроме отвращения и стыда. Мне казалось, что у меня на лбу всё написано: «Воровка, предательница и преступница».