Сто лет
Шрифт:
— Боже мой, какая ужасная погода! — Фру Берг пожала всем руки прежде, чем позволила снять с себя шубу из тюленьего меха и зимние сапоги. И даже прочла целую лекцию о свойствах тюленьего меха, незаменимого для зимней обуви.
— Я ни разу не простудилась с тех пор, как ношу эти сапожки. Ни снег, ни дождь мне нипочем, гуляй в свое удовольствие.
Это была полная шумная дама, знавшая, однако, когда следует помолчать. Господин Берг держался на заднем плане и, перебирая цепочку от часов, не мешал жене разглагольствовать.
За столом сидело двенадцать человек,
— Какой огромный стол, тут еще многим хватит места! — воскликнула фру Берг, когда они вошли в столовую.
— Ну что ты! Мы просто его раздвинули, — ответила фру Биргитте с улыбкой, осветившей всю комнату. Она держала семь служанок и двух горничных и с их помощью легко управлялась с хозяйством.
Кроме хозяев и Сары Сусанне, за столом сидели пасторская чета из Стейгена, Магдалине и Юхан Бордервик из Бреттеснеса, Ларе Берг с женой из Свольвера, телеграфист Корбё и смотритель маяка Бейер с женой Юханной.
Служанки приносили и уносили одно блюдо за другим. Рыба скрывалась под белоснежными льняными салфетками, сложенными в виде вееров. Но запах чудесным образом проникал сквозь складки, и восхитительный аромат щекотал ноздри гостей. Подававшая служанка мгновенно закрывала блюдо с картошкой после каждого гостя. Так же быстро, как будто это был грудной ребенок, который мог простудиться, закрывалось и блюдо со сверкающей охристой икрой. Фрикадельки из печени стояли на медной подставке, под которой горела свеча, не дававшая им остыть. В вечном кружении, вызванном теплом, плавал мелко нарубленный лук, золотистые крошки печени и жемчужный жир. На другой медной подставке, тоже подогреваемой свечой, стояло масло для тех, кто жир не любил. Через равные промежутки времени гостей обносили лепешками от Эриксена, личного пекаря Дрейера. В высоких рюмках с монограммой, словно затянутая тонкой пленкой, на радость одним и к огорчению других, плескалась водка. Пили, конечно, и воду, как же без этого. А также вино и пиво. Служанки жонглировали бутылками и графинами.
— Какое чудо этот телеграф, Хенрик! Нас предупредили о шторме, и теперь Юханнес успел благополучно добраться с солью до дома, — сказал Юхан Бордервик и поднял бокал.
Дрейер с энтузиазмом заговорил о том, что телеграф наконец заработал как следует. Больным местом оставалась только Уфутская линия. Какие-то господа на Юге решили, что телеграфная линия, протянутая в Финнмарк, никогда не окупится.
— Окупится! — фыркнул смотритель маяка. — Кто скажет, как должно окупаться здоровье и жизнь людей!
— Для нас неоценимая помощь то, что стортинг выделил деньги на строительство телеграфной линии из Бреттеснеса на востоке до Сёрвогена на западе — теперь нам легко узнавать, где есть рыба и какую ждать погоду, — сказал Дрейер.
— Позор оппозиции, которая не видит, что предпринимательство — дело государственной важности. Они считают, что мы здесь, на Севере, просто прикарманиваем эти деньги. Однако, к счастью, правительство все-таки выделило сто тридцать три тысячи спесидалеров на расширение телеграфной сети, — сообщил пастор Йенсен.
— Я слышал, что теперь телеграфную линию протянут дальше по южной стороне Вест-фьорда до Транёя. И проложат морской
— Господи! Но ведь Кьеёй — это всего-навсего шхера! Как люди будут получать новости оттуда? — спросила Магдалене Бордервик.
— Будут добираться морем до Неса, а оттуда тащиться пешком до Лёдингена, — сказала фру Берг.
— Было бы лучше, если бы протянули линию до Лёдингена или Офферсёя. Это важно для будущего. И смею заметить, им потребуются женщины для обслуживания этой линии! — заинтересованно воскликнула Магдалене Бордервик.
— Учтите, что на Кьеёе хорошие причалы. А рыбаки, как известно, передвигаются на лодках или на шхунах, — хохотнул Ларе Берг и сменил тему разговора.
Настроение за столом улучшилось. Послышался смех. Постепенно глаза всех дам, за одним исключением, впились в пастора Йенсена, который рассказывал о своей жизни в Дюссельдорфе, где он учился. Исключение составляла его жена Урсула. Она сидела за столом рядом с хозяином дома и задумчиво смотрела на ослепительно-белый кусочек трески у себя на тарелке. Ни печени, ни икры она не ела. Зато не отказывала себе в картошке и в масле.
Стоял март, дни уже удлинились, однако сегодня вместо привычного синего света за занавесками клубились серые сумерки. Хлестал дождь. Шумел. Стучал по крыше и водостокам. Падал в бочки. Проникал всюду, даже туда, где должно было быть сухо.
— Все будет зависеть от перемен, которые начнутся, когда пароходства Бергена и Норденфьельда возьмут на себя все перевозки, — заметил Берг.
— Да-да. Но своими судами и связью с Бергеном мы управляем сами, — вмешался хозяин.
— Вы только подумайте, теперь из Трондхейма до Трумсе можно добраться всего за неделю! — воскликнула хозяйка.
Воспользовавшись случаем, Дрейер рассказал историю о Рикарде Вите, который зимой 1860 года сдал на Юге экзамен на штурмана. Вернувшись на Север, он сошел с парохода в Харстаде, откуда его должны были переправить на Бьяркёй, но ему пришлось одному плыть на маленькой лодке до самого Анденеса, потому что все работники с Бьяркёя ушли на лов.
— Упрямый мужик! Добивается всего, что задумал! — заключил Хенрик Дрейер.
Когда хозяева рыбацких селений встречались со скупщиками рыбы, разговор обычно сводился к обсуждению миграции рыбы и цен на нее, а также — всеобщего права на лов рыбы и права хозяев селений на местам для лова. Дамам оставалось либо высказывать иногда разумную мысль, либо молчать. Молодой телеграфист Корбё забыл, с кем имеет дело, и наступил присутствующим на больную мозоль, заметив, что слишком большая часть дохода попадает в руки слишком малого числам людей.
— У нас есть закон о Лофотенах от тысяча восемьсот пятьдесят седьмого года, который гласит, что море принадлежит всем, — сказал смотритель маяка Бейер.
— Не правда ли? Каждый может ловить рыбу там, где хочет, и никто не смеет ему это запретить. Право принадлежит тому, кто первый пришел на место, а кому принадлежит берег, это не важно, — вставил молодой Корбё.
— А кто несет ответственность, если дело не ладится? Хозяин селения! — раздраженно сказал Юхан Бордервик.
— На этот случай у нас есть надзорное судно, — упрямо стоял на своем Корбё.