Сто процентов закона
Шрифт:
После кино у клуба появились знакомые Колова — Малинин, Окунев и др. Колов с Якушиным принялись «выяснять отношения». Вступились защитники с каждой из сторон. Сначала была перебранка, потом легонькая потасовка. Колов крикнул: «бей длинного», указывая на Иванова, парня двухметрового роста. Тот бросился бежать. Ребята за ним. Причем случилось так, что Колов замешкался, а потом стал догонять ребят.
Что произошло там, куда побежали обе ватаги, сказать трудно, ибо было это в темноте и в драке. Но только когда ребята возвратились к клубу, Иванов лежал мертвый. На теле его были две ножевые раны.
Началось следствие.
Пока следователь выяснял, кто же нанес вторую рану, Колов вдруг изменил показания: «Я говорил неправду. Ребята не виноваты. Убил я». И начал подробно рассказывать следователю, как все происходило «в действительности». Да, теперь недостающие звенья в цепи доказательств заняли свои места.
И вот суд…
— У меня, — дает показания Колов, — был отцовский сапожный нож, а перед сеансом я взял еще охотничий у Малинина. С обоими ножами сидел в кино. Когда оно кончилось и ребята побежали за Ивановым и его товарищами, я задержался, верно. Но потом обогнал всех, подбежал к Иванову. Ударил его сначала одним ножом, потом другим… Где ножи? Один отдал Малинину. А другой бросил в пруд…
— Подсудимый, вы говорите, что обогнали всех. Но там узкий проход. Вы что, растолкали ребят? Или другим путем бежали?
— Нет, этим же. Я вперед вырвался…
— Но как? Подсудимый Окунев…
В «совершенно ясном» деле судьи не хотят оставить ни одной сомнительной детали, каждое показание, каждое звено цепи доказательств они подвергают критическому анализу. И в каких-то звеньях цепь уже не кажется столь прочной.
В самом деле. От клуба ватага ребят бежит за Ивановым по единственной в этом месте тропке. Колов стоит у клуба. Потом бежит с ножом в руках, обгоняет ребят, убивает Иванова, возвращается и встречает ватагу, которая уже идет обратно. И ребята не видели, как он дважды пробежал мимо них!
Сомнительно? Безусловно. Суд устанавливает, что признание Колова появилось после очной ставки, во время которой Малинин задал «выразительный» вопрос: «Скажи, кто нанес обе раны?» И Колов вдруг изменил показания: «Оба удара нанес я».
На суде были зачитаны выдержки из писем, которые Колов писал родным и знакомым и которые, по мнению следствия, подтверждали его вину. Но вину ли они доказывали? — сомневаются судьи.
Из письма брату: «Витька, ведь ты меня знаешь, что я для друга ничего не пожалею. Ты пишешь, что я дурак. Но иначе я поступить не мог. Жребий пал на меня».
Из письма другу: «Юрка, мне все это надоело. Дурак, дурак, дурак — только и слышу. Юрка, что бы ни было, я буду стоять на своем. Передай это матери… Пусть она не тратится… Она, мать, поймет, иначе я поступить не мог».
Из письма девушке: «Таня, ты просишь, чтобы я написал всю правду. Но этого писать нельзя… За себя я не боюсь, но не хочу, чтобы моим друзьям было хуже, чем мне. Ведь все произошло из-за меня, поэтому я считаю, что самый большой срок
Нет, утверждать, что эти строки доказывают вину Колова, по меньшей мере опрометчиво.
Суд с обостренным вниманием слушает показания подсудимых.
Продолжается допрос Колова.
— Вы настаиваете, — спрашивает адвокат, — что нанесли удар третьим сапожным ножом, а не одним из тех двух, что приобщены к делу? (У отца Колова было три ножа.)
— Настаиваю.
— И выбросили нож в пруд?
— Да.
— Я прошу, — обращается адвокат к судьям, — прервать допрос и пригласить свидетельницу Колову.
Вошла мать, вынула нож и рассказала, что задолго до происшествия третий отцовский нож, которым, как утверждает Колов, он нанес удар, взяла старшая замужняя дочь и оставила его у себя. Теперь «брошенный в пруд» нож на столе судей.
— Что вы скажете, подсудимый?
— Я обманул и следователя, и суд. Нож я не выбрасывал. Я взял у отца один из двух, а потом положил на место.
Следует вопрос к экспертам.
— Могут ли предъявленные суду ножи оставить такой след?
— Нет. Категорически утверждаем — не могут.
— Колов утверждает, что во время сеанса держал оба ножа в руках. Ножи открыты. Я прошу обследовать одежду, — заявляет ходатайство прокурор.
Одежду обследуют — никаких следов. Однако ножи, хоть и без футляров, не обязательно должны были повредить ткань. Это еще не доказательство того, что ножей не было. Но теперь уже не только защита, а и обвинение склоняется к мысли, что не все просто в этом деле. Защита, а потом даже обвинение посеяли сомнение у судей в виновности Колова. Но сомнения, хотя они и толкуются в советском правосудии в пользу обвиняемого, весьма слабые аргументы для того, чтобы сказать безусловно: «Этот человек невиновен». И тогда в зале суда ставится эксперимент.
В зал ввели юношу двухметрового роста. Эксперты изготовили макеты ножей и предложили Колову показать, как, из какого положения и куда наносил он удары.
Подсудимый, маленький, подошел к высокому парню и неумело ткнул «ножами» в оба бока. Потом еще и еще… Нет, каналы ранений расположены так, что Колов не мог нанести ни одной из двух ран — таков вывод экспертов.
Государственный обвинитель начал свою речь с того, что отказался от обвинения Колова в убийстве.
— Мне придется, — заявил адвокат, — в этом процессе опровергать показания своего подзащитного. Я буду просить вас не верить показаниям человека, которого защищаю…
Приговор звучал так:
«Поскольку признание Коловым своей вины в убийстве Иванова не подтверждено имеющимися по делу доказательствами, то это признание в силу ст. 77 УПК РСФСР не может быть положено в основу обвинения. При таких обстоятельствах Колов по обвинению в убийстве Иванова подлежит оправданию за недоказанностью участия в совершении этого преступления… Настоящий приговор обжалованию не подлежит и вступает в законную силу с момента оглашения».
На каком-то этапе процесса все сместилось. И защита, и обвинение, и суд начали защищать подсудимого от самого подсудимого. Опытные юристы поняли мотивы его поведения. Честный, но несколько экзальтированный парень чувствовал свою вину перед ребятами: он ведь стал инициатором всего случившегося, «подвел» Малинина и поэтому решил взять на себя вину.