Сто Тысяч Королевств
Шрифт:
И тут я поняла: Симина обрекла его на пытку, но это пустяки по сравнению с тем, что он терпит веками. Мучения продлились несколько мгновений — по сравнению со столетиями горестного одиночества, к которым его приговорил Итемпас. А я стою и переживаю — ой, извините, я вам еще немножко больнее сделала…
Я открыла дверь и вошла.
В комнате царила абсолютная тьма. Я постояла рядом с дверью. Думала, глаза привыкнут. Но куда там… Дверь закрылась за моей спиной, и в полной тишине я наконец расслышала дыхание — медленное и ровное,
Я вытянула руки и на ощупь пошла вперед. Очень хотелось надеяться, что боги в мебели не нуждаются. И в ступеньках тоже — а то ведь зацеплюсь и что-нибудь себе поломаю…
— Стой, где стоишь, — сказал Нахадот. — Рядом со мной сейчас… небезопасно.
А потом неожиданно мягко добавил:
— Но я рад, что ты пришла.
То был другой Нахадот — не смертный, но и не безумный зверь из страшной сказки, которую рассказывают долгими зимними ночами. То был Нахадот, который в ту, первую ночь меня поцеловал. Тот, кому я тогда все-таки пришлась по душе. Тот, перед которым я была беззащитна… Ну почти беззащитна.
Я глубоко вдохнула и попыталась сосредоточиться на мягкой пустой темноте перед собой.
— Курруэ права. Мне очень жаль. Симина наказала тебя, и это моя вина.
— Она сделала это, чтобы наказать тебя.
Меня передернуло:
— Тем хуже.
Он тихо рассмеялся, и я почувствовала, как колыхнулся воздух — будто теплой летней ночью повеял ветерок.
— Но не для меня.
Вот так вот.
— Я могу вам чем-нибудь помочь, милорд?
Я снова ощутила дуновение воздуха — на этот раз он пошевелил волоски на шее. И я вдруг представила его за спиной. Как он прижимает меня к себе и его дыхание поглаживает сгиб моей шеи.
С другой стороны комнаты донесся тихий звук — словно кто-то голодно сглотнул. И вдруг все пространство заполнило вязкое, тягучее вожделение. Могучее, подчиняющее — и совершенно не похожее на нежность! О боги! Я быстро сосредоточилась на мыслях о темноте: ничто, темнота, мама дорогая. Да.
Жуткий, засасывающий голод колыхался вокруг меня некоторое время. Потом исчез.
— Лучше бы тебе, — сказал он очень ласково — странно, что это с ним, не к добру это все… — лучше бы тебе не пытаться мне помочь.
— Мне очень жаль…
— Ты — смертная.
И этим все сказано. Я опустила глаза. Мне стало стыдно. Очень стыдно.
— Ты хотела спросить меня. Что-то узнать о своей матери.
Да. Я сделала глубокий вдох.
— Декарта убил ее мать, — проговорила я. — Она поэтому решила помогать вам? Она назвала эту причину?
— Я — раб. И Арамери мне не доверяют. Она тоже не доверяла. Я же тебе сказал: сначала она просто задавала вопросы.
— А ты, в обмен на ответы, потребовал от нее помочь вам?
— Нет. Она все еще носила сигилу родства. Мы не могли ей доверять.
Невольно я подняла руку и коснулась лба. Надо же, как просто забыть, что у меня там — отметина. И я забыла,
— Тогда как…
— Она спала с Вирейном. Будущим наследникам обычно рассказывают о церемонии передачи власти, но Декарта приказал, чтобы ей ничего не говорили о некоторых подробностях. А Вирейн сболтнул лишнего. Рассказал ей все в красках. Думаю, для нее и этого было достаточно — она сразу поняла, что к чему.
Да. Именно так все и было, наверняка. Она подозревала в чем-то Декарту — и Декарта, судя по всему, боялся, что она что-то узнает.
— А что она сделала, когда все узнала?
— Она пришла к нам. И спросила, как лучше освободиться от сигилы. Так она смогла бы причинить вред Декарте — а за это она бы использовала Камень, чтобы освободить нас.
Я затаила дыхание — вот это решимость! Как же она ненавидела! Я прибыла в Небо с твердым намерением умереть, но отомстить за мать. И только судьба и воля Энефадэ предоставили мне такую возможность. Но моя мать не нуждалась в помощниках! Она сама выпестовала свою месть! Она предала свой народ, свою семью, даже своего бога — и все для того, чтобы сразить одного-единственного человека.
Симина была права. Я в подметки матери не гожусь.
— Вы сказали, что только я смогу использовать Камень для вашего освобождения. Потому что во мне живет душа Энефы.
— Да. Это мы Киннет и объяснили. А поскольку нам представилась такая возможность… Мы сказали, что если ее лишат наследства, то сигилу тоже уберут. И свели ее с твоим отцом.
Сердце ухнуло куда-то в желудок. Меня слегка затошнило, и кровь обернулась водой. Я прикрыла глаза. Вот тебе и сказочная любовь с первого взгляда…
— А она… сразу согласилась отдать вам ребенка? — спросила я.
Мне казалось, что я говорю слишком тихо. С другой стороны, в комнате слышались лишь наши голоса — никаких посторонних звуков.
— Получается, они с отцом… что же, они меня зачали специально, чтобы отдать вам?
— Нет.
Я не могла заставить себя поверить в правдивость его ответа.
— Она ненавидела Декарту, — продолжил Нахадот, — но она оставалась его любимой дочерью. Мы ничего не говорили ей про душу Энефы и наши планы, потому что не доверяли ей.
А вот это вполне понятно.
— Ну хорошо, — сказала я, пытаясь собраться с мыслями. — Итак, она повстречала моего отца. А он был последователем Энефы. Она вышла за него замуж, зная, что он поможет ей добиться своего, а еще она знала, что за этот брак ее вышвырнут из дворца и отлучат от дома. И так она сумела освободиться от сигилы.
— Да. И мы увидели в этом доказательство ее искренности. А кроме того, она стала на шаг ближе к цели: когда она уехала, Декарта очень горевал. Он оплакивал ее, как умершую. А она знала о том, как он страдает, и, похоже, это доставляло ей удовольствие.