Сто тысяч заповедей хаоса

Артемьева Галина Марковна

– О, Мэри Джейн! О, дорогая… Вы великолепны… Вы уже знаете? У нас мальчики. Близнецы…

Я на всякий случай бледнею и закрываю глаза…

Через девять месяцев у нас снова сюрприз: тройня!

…К возвращению моей подруги из кругосветного путешествия я опережаю ее по количеству детей на целых две штуки!

«Мы хотим всем рекордам наши звонкие дать имена».

Характеры у нас с дражайшим спутником жизни сильные. Мы точно знаем, как положено поступать в любой ситуации. Он исправно роняет горячие слезы на мои перси, я неизменно теряю сознание. Так что все неприятности проходят мимо.

On/off…

Впрочем,

что далеко ходить. Вспомним, как наша заветная Татьяна Ларина переживала, что Онегин не ответил на ее слова любви взаимностью. Даже с горя вышла замуж за генерала. Потому что ей стало просто все равно, с кем проводить остаток дней. Расстроилась, понаехала в столицу из деревни, немедленно нашелся жених – и готово дело!

Сильная духом и цельная натура. А тоже – падала в обморок в соответствии с мировыми стандартами того кисейного времени. Вот точно помню, как во сне, когда она от медведя убегала, у нее все-таки получилось с обмороком, как в лучших романах того времени:

… Упала в снег; медведь проворноЕе хватает и несет;Она бесчувственно-покорна,Не шевельнется, не дохнет…

Да что там во сне! Татьяна и наяву «дрожала и бледнела, Когда падучая звезда По небу темному летела…»

Куда ж это все девалось? Кто это из нас вытряхнул? Куда девалось наше право тонко чувствовать и наглядно демонстрировать свои чувства?

Попробовала бы я на работе потерять сознание от слов начальства… Или просто – побледнеть и задрожать… Вот смеху-то было бы… Сразу же обвинили в неадеквате. Нет, ну когда есть на что жить, когда от работы не зависишь, бледней, оседай в бесчувствии… На руки испуганных родителей, слуг или мужа-подкаблучника. Хотя… Не знаю, остались ли такие… Может, Юлькин Вадик. Так вполне волевой деловой дядька. А в семье: «Как скажешь, Юлек…» Но это потому, что он силу ее чует, а не слабость…

Да!.. Приятно думать о дне вчерашнем… «у лежанки…» Жили же люди! И полагалось считаться с чувствами. Странно. Вроде жили без электричества, телефонов, Интернета, самолетов, машин и ракет… То есть – в реальной дикости. А при этом с чувствами почему-то считались. Боялись задеть, обидеть. Лишних слов боялись, лишней информации, новости: «Ах, только не сообщайте княжне Н. Н. Ее эта новость убьет».

Вот что я, интересно, должна сейчас думать, а главное, чувствовать?

Допустим, все это правда – насчет мужиков с рюкзаками, о которых рассказала затворница…

Допустим…

Приходили два мужика с ключами, причем от ворот и от дома. Я ключи не давала, естественно, никому.

Тогда – что?

Только одно. Эти ключи были у странных гостей с Юлькиных времен. Стало быть, искали они что-то у Юльки. Искали и не нашли. Дом пустой. И одного взгляда достаточно, чтобы ощутить (не просто понять, а именно почувствовать), насколько он пуст. Ну ощутили, поискали и ушли.

Все!

Выводы?

Мне лично бояться нечего. Они наверняка специально дождались, когда я отъеду. Если я здесь, у меня все: и ворота, и дом на засовах средневековых. Но надо бы поменять замки. Правда, на это денег у меня не хватит – на смену замков. Тем более – без согласования с Юлькой я все равно ни на что права не имею.

А вот добавить к имеющимся

замкам один новый – почему бы и нет? Просто на всякий случай. Хотя я была уверена, что эти деятели больше не придут. Они уже все уяснили. И – не мои это гости. Пришли, увидели, что ловить тут нечего, и – прощай навеки.

Я вспомнила нашу встречу с Юлькой. Вот у кого глаз-алмаз! Как она тогда конспирировалась. А я еще про себя хихикала. Какой уж тут смех! Права она оказалась во всем. И хорошо, что успела свалить. Хорошо!

Хотя ужасно тоскливо и больно вспоминать, как весело и многолюдно было тут, в неопустошенном доме. Что мы вытворяли! И как Юлька умела всех сплотить!

И вдруг меня снова бросило в жар…

Если в дом действительно проникли чужие (пусть не ко мне, пусть из-за Юльки), то они же наверняка побывали и на кухне. А там…

8. Планы и правила

… Там было кое-что, предназначенное мной только себе.

Я впервые за всю свою жизнь оказалась в плотном одиночестве. Отчасти – не по своей воле. Если бы я осталась в городе, то каждый день встречалась бы с людьми, общалась. Но вышло так, что целый ряд жизненных обстоятельств определил мне уединение – как часть судьбы. Значит, зачем-то это надо. Я понимала, что мое одиночество – не навсегда. Но сейчас думала о том, что же я знаю о жизни. Понимаю ли в ней что-то? Вот вроде вполне взрослый человек. Сын уже совершеннолетний. Пора бы разобраться.

Пора…

Но только почему-то в разговорах с подругами мы, говоря о сорокалетних (то есть – по сути – наших ровесниках), обозначали их словом «взрослый»:

– Я вчера тут с одним дядькой общалась. Ну взрослый такой дядька, за сорок.

То есть – кто-то взрослый, но не я.

Что ж это? Недоросла? И это не вечная душевная молодость. Это – другое. Я где-то остановилась. Незаметно для себя запретила себе двигаться дальше: взрослеть, принимать решения, стремиться к переменам. Жизнь неслась мимо с положенной ей скоростью. Я стояла в стороне и наблюдала, хотя всем остальным наверняка казалось, что я активна и деятельна.

Я поняла хоть что-то к своим тридцати шести? Почему-то именно теперь, в одиночестве, этот вопрос не давал мне покоя.

Я стала каждый день записывать то, что осознала за эти годы. Писала на листах бумаги, прикрепляя их магнитиком к холодильнику, чтоб были на глазах.

Мои правила и мои планы.

Я впервые всерьез о них размышляла. И, сидя неподвижно над чистым листом бумаги, впервые, пожалуй, ощущала интенсивность и динамичность существования. Получалось, что я сама приводила собственную жизнь в движение, как только начинала раздумывать о ней.

Писала исключительно для себя. Что в голову приходит, чтобы не забыть и не растерять важные мысли. Запретила себе стесняться и врать. Оказалось, что большинство бед происходит с человеком потому, что он врет сам себе. Не умеет иначе.

Быть честной с собой трудно. Пришлось это признать. Не ожидала. Но факт. Я, начав записывать свои планы и правила, не представляла, как меня будет колбасить из-за того, в чем я сама себе признавалась. Хотя, возможно, эти откровения для посторонних вообще ничего бы не значили. Но какое мне дело до посторонних, которые никогда не прочитают то, что далось мне с таким трудом?