Сто удач и одно невезение (Свидание вслепую)
Шрифт:
– Да банально все, Зиночка…
Захар Дубров родился в далеком сибирском городе. Отец его работал нефтяником, и два летних сезона, в пятнадцать и шестнадцать лет, Захар провел с ним на вахте, на буровой.
Мама возражала и сопротивлялась изо всех сил:
– Игнат, куда ты его тащишь? Там же ужасные условия: тундра, гнус, мужской коллектив, разговаривающий исключительно матом, грязь, вонь портяночная, пошлые шутки и работа каторжная!
– Самое место для пацана! – стоял на своем решении отец. – Повкалывает физически, мышцы накачает. А заодно поймет, что у
– Да на кой ляд ему это, Игнат? – возмущалась мама. – Пусть к деду Захарию в деревню едет, и закалится там, и возмужает!
– Это каким образом? Дед его хоть и учит мужскому уму-разуму, к рыбалке, охоте и ведению хозяйства нелегкому давно приучил, но он же его балует, потому что любит без меры! Нет, я решил: пусть настоящей мужской жизни похлебает!
И мама согласилась. Она еще поспорила для порядка пару деньков перед их отъездом. Но отец ее уговорил – только ему известным способом.
Так Захар в первый раз оказался на буровой.
Мама перечислила все правильно – мат столбом, мужицкий быт, хреновое питание, работа, для Захара – в прямом смысле до потери сознания! А гарниром ко всему этому букету гнус, вонючая вода, непрекращающийся мелкий дождь, вяленая рыба и водка, которую привозили чукчи и продавали вахтовикам в немереном количестве, и до ближайшего жилья – как от Москвы до Парижу, и многое-многое другое.
Было и такое, о чем даже мама не знала: например, завозимые иногда проститутки, которые за пару недель у вахтовиков-нефтяников зарабатывали себе на кооперативные квартиры. Когда ему исполнилось шестнадцать, буровики приобщили и его к «прелестям и разнообразию» такого секса, втайне от отца, который и по сей день об этом не знал и даже не догадывался.
Первые десять дней на буровой от тяжелейшей работы Захара рвало до потери сознания, и ни есть, ни пить он не мог. И первая мысль, с которой он просыпался по утрам, когда его будили всем гуртом, – сбежать отсюда как можно скорее и куда угодно!
Он бы мог легко осуществить эту, единственную на тот момент, мечту! Отец был бригадиром, стоило подойти к нему и сказать: «Больше не могу, отправь меня домой!» – и тот без разговоров, наставлений, обид и уговоров отправил бы сына назад, в цивилизацию. Таков был их изначальный договор: «Я тебя не принуждаю, выбор делаешь ты сам, не сдюжишь – ну, что ж, может, мать и права: рано тебе!» – сказал перед отъездом отец.
Но нечто железное, как штырь, в характере, упертость русского мужика, что ли, не позволяло Захару сдаться. Он понимал, что если сбежит, то мужики станут прикалываться и над отцом, и над ним – мол, «кишка тонка». И он терпел, сцепив зубы!
Ничего. Втянулся, попривык.
И чему только не научился – ой-ей-ей! И выбор свой сделал, о котором так красноречиво говорил батя.
В институт он поступил, но профессию выбрал еще ту: «проектировщик-строитель нефтедобывающего производства».
В первое же лето по окончании института он прямиком попал на вышку, в самую распоследнюю географическую задницу – по распределению. И не каким-то там
Перемещался Захар от одного объекта к другому только вертолетом: из пункта «Ж» в пункт «Е» на просторах, где между двумя поселками запросто помещается территория европейской страны целиком – любой, на выбор – оперативно добраться не имелось иных вариантов.
Один из таких полетов с лихими полярными летчиками, а иных там и не водилось, Захар запомнил на всю жизнь.
Еще бы!
Погода, как и положено в тех широтах, баловалась от души, как ей заблагорассудится, и диспетчер разрешил один-единственный маршрут для полета. Либо так, либо сидите на своей буровой и не трындите, пока «добро» на полет не получите!
Летчики, тертые мужики, в каких только переделках не побывавшие и чего только не испытавшие, к удивлению Захара, вдруг примолкли, сильно засомневались, призадумались.
– Вы что, мужики? – подивился «молодой ешо» инженеришка.
– Да места там непростые… – непонятно протянул командир и с большим сомнением спросил:
– Тебе это, Игнатич, срочно нужно?
– Да еще позавчера! – пояснил степень срочности Захар. – Буровая стоит, вахта бухает, еще день – и трындец! Мужиков из штопора поди вытащи! И хрен знает, что там с оборудованием, смотреть надо!
– Да уж! – посочувствовал командир экипажа с пониманием, но готовности лететь не выказал.
– Да в чем дело-то?! – расшумелся Захар.
– Ты про те места что-нибудь слышал? – издалека начал второй пилот, Юра.
– Нет. Да какая разница! Есть коридор для пролета – что думать!
– Вот ты, Захар Игнатьевич, здесь работаешь, считай, что живешь, а ни хрена не знаешь про тамошние законы, обычаи, легенды, – принялся втолковывать недорослю неразумному грамотный, бывалый командир экипажа. – А ведь годами, веками их не зря складывали! Ты думаешь, почему диспетчер нам этот коридор предложил? Да потому что знает, что не полетит через него никто! Это как шифровка: мол, погодные условия такие хреновые, что только через Черное Озеро и лететь! Никто там не летает, разве что припрет совсем уж, и вариантов нет! Не летает, не ходит и десятой дорогой объезжает. Борта там падают и пропадают бесследно, люди исчезают, потому что место это – запретное, гиблое и живому человеку там ни за каким чертом не фиг шастать!
– Да ладно! – не поверил Захар. – Дикость и чушь! Суеверия бабкины! «Места запретные»! Вот у меня вахта в запой уйдет – так с меня десять шкур спустят, да такого наваляют, что любое запретное детским утренником покажется. Мужики, надо лететь!
Летчики переглянулись, молча совещаясь, второй пилот пожал плечами: дескать, тебе решать, старшой. Командир помолчал, подумал и решил:
– Лады, рискнем!
– А чо, Иваныч, давай! – взбодрился второй пилот. – Авось пронесет!
– «Пронесет», – передразнил недовольно командир, – еще один птенец-юнец на мою голову образовался! Ты там, Юрик, не был, только понаслышке о тех местах знаешь, а я в прошлый раз еле машину и свою жопу унес. Пронесет тебя поносом испужным, а не бреющим по верхам!