Стокгольм delete
Шрифт:
Полицейский патруль. Кажется, проехали мимо.
Палец болел невыносимо, но он чуть не захохотал в полный голос: чуть подальше, у стенда с костюмами, спиной к нему стоял Фредрик Маклауд. С пакетом в руке. Он, очевидно, тоже заметил снютов, и ему пришла в голову та же мысль, что и Тедди. У него было еще больше причин не привлекать внимания полиции.
Тедди, как и первый раз, нежно похлопал его по плечу.
– Думаю, они проехали. Так что можем успокоиться. И ты, и я.
У Маклауда в глазах
– Кто ты такой? Кто тебя нанял?
– К сожалению, – пожал плечами Тедди, – обет молчания.
4
Собеседование еще не закончилось, а Никола уже выскочил из класса. Первым. Он всегда выскакивал первым. Так было и в школе – на сетчатке застряла картина пустого коридора, граффити на шкафчиках, несколько секунд молчания, пока остальные начнут с шумом и толкотней вываливаться из класса. Никола… вечное шило в заду, никогда не хватало терпения спокойно собрать учебники и несколько секунд поболтать с товарищами – тянуло поскорее увидеть пустынный, затихший коридор. Микроскопический осколок покоя.
Но это было давно. За последние годы он успел забыть про школу.
Мама и классный руководитель иногда многозначительно выговаривали дурацкое сокращение: СДВГ. Синдром дефицита внимания и гиперактивности. Но он никогда не принимал риталин и никогда не пробовал самолечение.
Зачем? Пара джойнтов, и ты здоров. Другие так и делали.
Собственно, что ему лечить? Выплескивающуюся через край жизненную энергию? Она распирала его, эта энергия, горела в груди под золотым крестиком…
Золотой крестик – подарок Тедди. Как раз перед тем, как дядя загремел на восемь лет.
Но сегодня ему было не до этой чуши. Жизнь начиналась снова. Сегодня – последний день.
Скоро за ним приедет Хамон.
Остается только «заключительная и подводящая итоги» беседа с куратором.
Каким-то загадочным образом Андерсу Санчесу Салазару удавалось месяцами сохранять свой кабинет в одном и том же виде – столько раз Никола сюда приходил и ни разу не заметил никаких изменений.
До мелочей. Стулья для посетителей задвинуты под письменный стол ровно наполовину, шторы приспущены – тоже ровно наполовину, до сантиметра. Даже бумажки лежат там же, где всегда. Стаканчик для карандашей за дисплеем компьютера, фотографии детей – у Николы было чувство, что старший куратор никогда к ним не прикасался. Поставил много лет назад, вдумчиво выбрал место – и не трогал. Даже кофейная кружка с эмблемой футбольного клуба на том же месте – на углу стола.
Разве что сорочка на Андерсе другая. В тот раз была вишневая, а сегодня – ярко-красная.
– Ну что, Никола? Как дела?
Никола с трудом удержался, чтобы не расплыться в улыбке.
– Вообще-то
– А не страшно покидать Спиллерсбуду? Небось, сроднился с нами за такой срок…
На этот раз Никола вообще чуть не расхохотался.
– Да, – сказал он, потупившись, чтобы Андерс не догадался, как ему весело. – Немного страшно.
– Все будет хорошо. Ты, насколько я понимаю, будешь жить у мамы?
– Обещала не выгонять. А я обещал постараться…
– А ваши отношения? Получше немного?
– Еще бы! Лучшая мама в мире.
После бесчисленных встреч с соцведьмами, ректорами, кураторами и снютами он стал экспертом среди экспертов. Не так уж трудно вычислить, что именно они хотят услышать. Труднее сказать так, чтобы поверили. Единственное, о чем он, как ни странно, не врал: и в самом деле считал, что его мать лучшая в мире.
– И еще вот что, Никола. Держись-ка ты подальше от своих старых приятелей. Хорошие ребята, я уверен, но дело не в этом. Чтобы не было осложнений. Геморроя, как вы говорите.
Хамон, как всегда, вертел в руке четки. Получил права всего три месяца назад, но «Ауди», к которому он небрежно прислонился, наверняка был еще новее. Двадцатидюймовые диски сияли, как Николин золотой крестик, когда был новым. Никола знал, что этот «А7» принадлежит двоюродному брату Хамона, но когда едешь в такое учреждение, лучше показать, кто ты такой. И что в мире есть места, где люди живут совсем иной жизнью.
– Мехтина! – Хамон оторвался от дорогой игрушки и ринулся навстречу.
Никола осклабился, сунул под верхнюю губу пакетик снюса и ответил на том же языке:
– Абри. Поехали. И – как Златан.
Они обнялись.
Для большинства он был Нико. А близкие называли его Библиком. Или так: Человек-Библия. Потому что им казалось, что его ассирийский язык звучит как древние библейские тексты. Но все равно, библейские, не библейские, но восхищение мало кто мог унять: парень – не сириец, а говорит на их языке. А что здесь особенного? Он же вырос вместе с ними. Дед учил: надо знать обычаи людей.
– При чем тут Златан?
– Хет-трик, браток. Мне тут один чудак должок отдал – три хороших косячка. Приедем домой – и как Златан. Хет-трик.
– Что-то ты чересчур уж весел, брат. Скоро на дело, не забыл?
Никола знал, что он имеет в виду. Юсуф. Дело.
Дело для Исака. Притом непростое.
Они пошли к воротам.
Парни на лужайке посторонились. Уступили дорогу. Нормально.
– Куда ты пропал? Последняя увольнительная… я тебя даже и не повидал.
– В такой жопе увяз, что на дамском стульчаке не уместится.