«Столетья не сотрут...»: Русские классики и их читатели
Шрифт:
Но если бы задача состояла лишь в том, чтобы вывести подобные характеры!.. Кстати, ни Тентетникова, ни Бетрищева никто особенно не упрекал в безжизненности (сложнее с Костанжогло, который мог показаться идеалом помещика), а уж о Петухе или Кошкареве и говорить не приходится, ибо они, по своей природе, близки к героям первого тома.
Словом, указанными персонажами дело не ограничивалось. Вспомним, что Гоголю для воплощения его общего замысла нужны были еще и "мужи, одаренные божескими доблестями", и женщины с "дивной красотой души"; очертания этих лиц, как сказал бы К. Аксаков, уже сквозили во втором томе — в откупщике Муразове или в Улиньке.
А кроме того, Гоголю надо было привести на путь исправления и мелких, пошлых своих героев, прежде всего Чичикова, чтобы читатель убедился:
В первом томе, заканчивая жизнеописание Чичикова, автор говорил о чудесном предопределении этого персонажа: "И, может быть, в сем же самом Чичикове страсть, его влекущая, уже не от него, и в холодном его существовании заключено то, что потом повергнет в прах и на колени человека пред мудростью небес" (VI, 242).
Какая "страсть" движет Чичиковым на обозримом пространстве поэмы — хорошо известно. Это страсть к наживе, к "приобретению" богатства — законным, а больше незаконным путем. Но, оказывается, одержимый этой страстью способен преподать благодетельный урок, если откроет сердце христианскому учению и оживит девственные силы своей души. Тогда и "страсть" его примет другое направление, и его энергия, жизненный опыт и ум обратятся во благо ближнему.
Гоголю мало было покаяния в смысле простого осознания своей греховности и отказа от порочных устремлений. Прочное дело жизни можно воздвигнуть лишь тогда, когда перестроишь свой внутренний "состав", займешься разумным устройством своего внутреннего "хозяйства" (все это излюбленные категории Гоголя). О перестройке души автор второго тома "Мертвых душ" и "Выбранных мест из переписки с друзьями" говорил как о заботе чисто практической и повседневной. Все человеческие поступки и помышления Гоголь хочет испытать, выправить и восстановить силою христианского вероучения. И в том, что это задание выполнимое, должны были убедить современников "Мертвые души".
И при этом Гоголь хотел сохранить полную достоверность происходящего: "Нужно, чтобы русский читатель действительно почувствовал, что выведенное лицо взято именно из того самого тела, с которого создан и он сам… Тогда только сливается он сам с своим героем и нечувствительно принимает от него те внушения, которые никаким рассуждением и никакою проповедью не внушишь" (VIII, 452—453).
Весь трудный, мучительный процесс написания второго тома, в сущности, есть стремление превратить в нечто осязаемое, в наглядное (в "тело") кардинальную идею восстановления человека. И сделать эту идею действенной и непререкаемой: утвердить высокость идеала, но отвергнуть идеализацию, сохранить способность к "внушению", но избежать навязчивости и Дидактики. Не будем гадать, под силу ли было Гоголю решить эту задачу и если да, то в какой окончательной форме, но двукратное сожжение рукописи поэмы — летом 1845–го и в феврале 1852–го, за десять дней до смерти, — говорит о мере требовательности, ответственности художника и трагическом напряжении его духовных сил.
Н. Я. ЭЙДЕЛЬМАН
"…И ФАКТЫ, И СЛЕЗЫ, И ХОХОТ, И ТЕОРИЯ…"
А. И. Герцен "Былое и Думы"
…Да уж мне кажется, что я жил-то для "Записок"… И то, если б я не жил, ну и "Записок" бы не было.
"Былое и Думы" — сегодня толстый однотомник; иногда — в двух или четырех томах: всем известная, знаменитейшая книга (впрочем, проведенный автором данных заметок беглый опрос среди "образованной публики" показал, что большинство знакомо с первой, от силы со второй книгой; дальше следуют несколько сравнительно сложных частей, сквозь которые уж немногие прорываются к "легко читаемым" последним разделам герценовских мемуаров).
"Былое и Думы": слишком привыкли к этому заглавию и не всегда видим его странность, необыкновенность; былое — то, что было, но, кажется,
Сам Герцен намекнул, откуда родом столь необычное, звучное словосочетание. Начиная свой огромный труд, спрашивал друзей и самого себя: "Но как писать: "Dichtung und Wahrheit" или мемуар о своем деле?"
"Dichtung und Wahrheit" — знаменитое сочинение Гете: его заглавие чем-то похоже, во всяком случае созвучно герценовскому (слова, переводимые приблизительно как "поэзия и правда")…
Итак, художественные воспоминания Герцена: восемь частей, более 70 глав. Самые ранние события происходят в 1812 году (дата рождения Герцена); впрочем, действие не раз отступает и в XVIII век, в связи с отцом, дядей и другими представителями старшего поколения. Самая же поздняя дата в "Былом и Думах" — как будто 1868 год; а вернее, 1870–й — кончина самого мемуариста, который не раз говаривал, что его воспоминания могут остановиться на чем угодно, "как сама жизнь".
Раз уж мы затронули хронологию, вспомним, что тексты "Былого и Дум" печатались с 1854–го до…
А вот тут-то и невозможно назвать "конечную дату": все новые и новые фрагменты возникают то здесь, то там, и, по–видимому, еще не все найдено, и публикация этих мемуаров, выходит, не имеет конца. Как бессмертие…
Любой из миллионов обладателей этой великой книги сегодня спокойно снимает ее с полки и открывает.
Сначала — посвящение:
Н. П. Огареву
В этой книге всего больше говорится о двух личностях. Одной уже нет, — ты еще остался, а потому тебе, друг, по праву принадлежит она.
Искандер.
1 июля 1860.
Eagle’s Nest Bournemouth
Вслед за тем, после краткого вступления, — кто же не помнит? — начинается часть 1 "Детская и университет (1812—1834)".
И вот — первые строки первой главы:
"… — Вера Артамоновна, ну, расскажите мне еще разок, как французы приходили в Москву, — говаривал я, потягиваясь на своей кроватке, обшитой холстиной, чтоб я не вывалился, и завертываясь в стеганое одеяло.
— И! что это за рассказы, уж столько раз слышали, да и почивать пора, лучше завтра пораньше встанете, — отвечала обыкновенно старушка, которой столько же хотелось повторить свой любимый рассказ, сколько мне его слушать" [218] .
218
Герцен А. И. Собр. соч.: В 30 т. М., 1956. Т. 8. С. 15. Далее ссылки на это издание приводятся в тексте. Римская цифра обозначает том, арабская — страницу.
Много, очень много написано об этой книге: в сотнях работ изучены замысел, идеи, варианты, рассмотрена творческая история главного труда Герцена [219] ; давно известно, между прочим, что мысль о воспоминаниях зародилась еще в молодости; что в ссылке были набросаны планы, фрагменты, а позже вышли "Записки одного молодого человека". Все это были лишь подступы к главному сочинению, первые строки которого записаны сорокалетним человеком вдали от России, в английском изгнании. Несравненная проза, о которой никто не сказал лучше самого автора: "Это просто ближайшее писание к разговору — тут и факты, и слезы, и хохот, и теория…" (XXVI, 60).
219
Выделим исследования Л. Я. Гинзбург, М. В. Нечкиной, Л. К. Чуковской, В. Я. Путинцева.