Столкновение
Шрифт:
— Я спрашиваю — вы белый?
— Н-нет… — через силу выдавил Кронго.
Серые спокойные глаза продолжали с удивлением смотреть на него. В этом вопросе «вы белый?» всегда было заложено сомнение, белый ли он на самом деле. Но от того, что сейчас он сказал «нет», Кронго почувствовал облегчение.
— Лоренцо… — Сероглазый обернулся. Еще один африканец, со щегольскими усами и баками, вылез из машины. Он был тоже из племени ньоно и постарше, чем тот, который крикнул: «Вставай!» Сунув автомат под мышку, африканец подошел к Кронго. Осторожно прощупал
— Бауса?
Кронго был по матери ньоно. Ну вот, он должен ответить.
— Ньоно… — сказал Кронго и подумал, что, может быть, бауса, составлявшие большинство Фронта освобождения, объявлены вне закона?
— Зовут? Где живешь?
— Маврикий Кронго. Местный житель.
— Что делаешь здесь?
— Искал жену и детей.
Ньоно оглянулся на белого.
— Сочувствуешь националистам? — Белый перешел на «ты», и Кронго понял, что это плохой признак.
— Сочувствуешь коммунистам? — заорал ньоно. — Или «Красным братьям»? Ты, скот! Отвечай!
— Я далек от политики. — Кронго закрыл глаза, пытаясь успокоиться. Ничего страшного. Он секунду вглядывался в плывущие в темноте оранжевые круги, снова открыл глаза. Серый спокойный взгляд белого был теперь не дружелюбным, а просто внимательным. Да, это конец, подумал Кронго. Как это будет? Они просто выстрелят в него. Большой кубок Африки. Большой кубок Африки. Они просто выстрелят в него — и все.
Скачка была бешеной. Две тысячи четыреста метров. Пейрак пристроился за Стейт Боем, чуть сзади с поля их пыталась обойти Монтана. «Пейрак, подожди», — шептал Кронго, припав к шее жеребца. Он понимал, что еще несколько столбов, и он уже почти проиграл Монтане. У лошади с такими задними ногами должен быть страшный финиш. «Пейрак, подожди. Пейрак, подожди». Кронго слышал бешеный стук распластанного перед ним над бровкой Стейт Боя. «А теперь, Пейрак, пошел… Пейрак, я никогда тебя так не просил… Пейрак, пошел…» Нет никакой уверенности, что в гладких скачках Пейраку нет равных. И, не надеясь уже ни на что, Кронго увидел, как расстояние между ним и Стейт Боем медленно сокращается. Подтянулась и стала вровень с ним спина, а потом сам припавший к шее жеребца белобрысый оскаленный Дин. Он почувствовал запах конского пота, увидел падающую пену. Сзади выплыло ровное дыхание Монтаны. Она обходила его с поля. «Пейрак, мы проиграли… Пейрак, милый, пошел… Пошел… Пошел… Пошел…» Монтана настигала сзади. Уже перед самым финишем Кронго подумал: «Надо было бояться только Монтаны». Но уже никого нет сбоку, и они одни.
А потом — рев, вопли, выстрелы. «Пей-рак! Пей-рак! Пей-рак!» Кто-то стаскивал его с лошади, не давал пройти на взвешивание, тряс за плечо, кто-то пытался надеть ему на шею огромный венок.
А потом была темнота.
— Ты не жалеешь? — тихо спросил он.
— Нет. — Филаб повернулась, и он подложил ей под голову руку. Здесь, в бунгало, ключи от которого дал ему приятель, было пусто и тихо. Из темноты совсем рядом доносился шум океана. Казалось,
— Филаб… — тихо сказал он. — Филаб…
— Когда ты уезжаешь? — спросила она.
— Послезавтра.
— Я приду на скачки.
Он опять ощутил серый спокойный взгляд белого с капота «лендровера».
— Я директор ипподрома, — сказал Кронго. — Занимаюсь лошадьми. Я тренер скаковой и рысистой конюшен. Я приехал сюда из Европы.
— Кончить его здесь? — тихо спросил Лоренцо.
Белый неторопливо закурил. Спрятал пачку в карман.
— В машину. Я же сказал, в машину.
Когда они проезжали по городу, Кронго видел брошенные на улицах вещи, разбитые машины, воронки на мостовой, выбитые окна. У одного из домов на набережной Республики стояли люди с поднятыми руками. Промелькнул патруль белых, автоматы поднялись в приветствии вслед «лендроверу». Знакомая улица. Коттедж Кронго, палисадник пуст. Еще квартал, и — ипподром.
«Лендровер» медленно завернул, остановился у ворот. Тишина. Казалось, сюда выстрелы не докатились. Шофер заглушил мотор. Большинство конюхов — бауса… Может быть, их уже нет в живых. Этого не может быть. Второй белый подбежал к конюшне. Скрипнули ворота. Потом раздался отчаянный крик, белый выволок за руку извивающегося старика. Это был полудурачок Ассоло, постоянно живущий на конюшне. Денег он не получал, его только кормили.
— Мбвана, мбвана, я здесь ни при чем, — пытаясь рукой ухватиться за белого, кричал Ассоло. Ноги старика смешно переступали по земле. — Мбвана, мбвана, я ни при чем… Месси, не трогайте меня, я ни при чем… Господин директор, скажите им, что я ни при чем! — завопил он, увидев Кронго. — Месси Кронго, я еще не задавал корм… У меня был отдых…
— Тише! — Белый отпустил старика. Сероглазый, который явно был старшим, чуть заметно улыбнулся.
— Знаешь этого человека?
Голос был тихим. Нет, он уже не кажется Кронго похожим на хорька.
— Господин директор, что они хотят от меня? — шепотом спросил Ассоло.
— Успокойся, Ассоло…
— Извините, господин директор, — улыбнулся второй белый. — Еще раз извините.
В этой улыбке есть что-то особенное. Какая-то неожиданная симпатия, а может быть, не симпатия, а что-то ускользает от Кронго, оставаясь на дне золотисто-карих глаз. Губы странно приближены к мягко закругленному носу, иногда кажется, что вместе с подбородком они становятся зеркальным повторением верхней части лица.
— Он будет радоваться, господин комиссар… — Ньоно с баками плюхнулся рядом с шофером. — Тебя, собака, отпустил сам комиссар Крейсс. Молись…
— Власть узурпаторов кончилась. — Сероглазый улыбнулся, щелкнул пальцами. — В стране наведен порядок. Собственность будет возвращена народу. Местному населению, как белому, так и черному, возвращаются отнятые права. Запомните это. Всех националистических и коммунистических агитаторов раздавим без всякой пощады. — Он прыгнул на капот.