Столыпинский вагон, или Тюремные приключения мэра
Шрифт:
Мне вдруг стало понятно, отчего в глазах некоторых моих слушателей я видел неподдельный животный страх. За семьдесят лет своего существования советская государственная машина вырастила человека-раба. Партия большевиков пропустила население огромной страны через кровавое месиво гражданской и Великой Отечественной войн, жестоких репрессий. Каленым железом коммунисты выжгли из человека желание мыслить и анализировать. Запугали его расправами и психушками. Всеми силами государственного карательного аппарата долгие годы топтали христианские ценности и навязывали свои нормы поведения. За годы правления большевиков советский человек превратился в раба,
Раб больше всего боится правды, он разучился жить по правде. Его устраивает ложь. Раб, как хамелеон, быстро приспособляется к обстановке. Он врет самому себе, окружающим и терпит вранье других. Так удобно. Не лезь, не высовывайся, угождай. За молчание и покорность по талону получишь итальянские сапоги или джинсы, банку икры или кусок колбасы. Вроде всем всего хватает. Есть какие-то гарантии. Раб уговаривал себя: «Все хорошо! У нас в стране все хорошо! Лишь бы не было войны».
Вот так живет себе человек, работает, воспитывает детей, и вдруг однажды в рабочий полдень в красный уголок предприятия приходит молодой лектор из общества «Знание». Он одет в костюм, на шее у него повязан галстук. Лектор встает на трибуну рядом с кумачовым знаменем и совершенно официально утверждает, что советский человек – раб. И что свою жизнь он прожил неправильно.
На каждой лекции после получасового монолога я делал паузу, спрашивал мнение людей о том, что они услышали, просил писать записки с вопросами. Кстати, независимо от рода деятельности предприятия, записок всегда поступало много. Оказалось, людям проще написать. А задавать вопросы вслух, принародно, так сказать, им было то ли неловко, то ли непривычно. Я и не настаивал. К концу лекции, а она обычно длилась час, слушатели не хотели расходиться. Начальству приходилось разгонять подчиненных по рабочим местам. Народ выходил из красного уголка и возбужденно гудел, как растревоженный улей. Для меня это было самое главное. Значит, лекция нашла отклик в душах и сердцах. И наверняка продлится. Мужики доспорят в курилке, а у женщин появиться повод выпить чашку чая.
Моя лекторская свобода продолжалось недолго. По городу пошел разговор о молодом лекторе, который будоражит трудовые коллективы дерзкой критикой коммунистической партии и советского правительства. Вскоре в техникуме появилась моя старая знакомая из общества «Знание». На этот раз она уже не выглядела такой беспечной, как в предыдущую нашу встречу. Сквозь огромные очки в меня летели молнии, а на губах гуляла ехидная ухмылка.
– Отвратительные слухи ходят про ваши лекции.
– Да что вы говорите, – как можно искренней постарался удивиться я. – Чего же нехорошего там может быть? Лекция с вами согласована, вы ее внимательно прочитали, дали добро. Не может там быть ничего нехорошего.
Лицо ее изменилось. Я попал в самую точку. Воспоминание о нашей предыдущей встрече слегка остановило ее напор. Оснований для принятия мер не было. Да и с кого в первую очередь спрашивать? Конечно, с руководителя лекторской группы, то есть с нее. Она это поняла и, покачиваясь на пятках, в раздумье закусила губу. Требовалось найти такой выход из щекотливого положения, чтобы и овцы были целы, и волки сыты.
– Ладно, – медленно сквозь зубы процедила она, – с сегодняшнего дня на ваши лекции будет ходить член правления общества «Знание», ветеран партии и труда. Кстати, ее партийный стаж составляет пятьдесят лет. Она прикрепляется к вам как шеф. Начиная с сегодняшнего дня, вы не имеете права читать лекции без ее присутствия.
Это уже интересно, подумал я. Значит, мне дали надсмотрщика, это хорошо. Пришла пора наконец встретиться лицом к лицу с живым свидетелем истории ВКП(б).
Назавтра я явился во всеоружии. Здание госбанка располагалось через дорогу от техникума. Лекция проходила на втором этаже в помещении красного уголка. Перед входом меня встретила Валентина Александровна Черных, директор банка и депутат городского собрания, а также незнакомая мне пожилая женщина. Ростом выше среднего, можно сказать, крупного телосложения. Седые волосы, очки, внимательный взгляд говорили о том, что передо мной стоит человек, который знает себе цену. Даже по манере принимать знаки внимания чувствовалось, что это не простой ветеран, а обласканный партийной и административной властью города. На меня смотрели проницательные глаза опытного человека.
Да, подумал я, с этим монстром в юбке надо быть аккуратней на поворотах.
Женщина уверенно подошла ко мне, протянула для приветствия руку.
– Клавдия Федоровна, – представилась она и, подойдя почти вплотную, стала довольно бесцеремонно меня разглядывать. – Наслышана, наслышана, молодой человек.
Ее голос никак не соответствовал возрасту. Сочный, грудной, он звенел молодостью и энергией. Чувствовалось, что речь у человека поставлена. Такой ветеран за словом в карман не полезет. Я крайне осторожно пожал ее ладонь и был удивлен, когда она, перехватив инициативу, крепко стиснула мои пальцы. А потом довольная засмеялась.
– Что, молодой человек, думаете, старая рухлядь? Ладошку сжать боитесь. Зря. Я, братец мой, старая революционерка. Молода была – горы сворачивала. Днепрогэс девчонкой возводила.
– Вот, – продолжила она свою приветственную речь, – прикреплена к вам, молодому дарованию лекторского искусства. Надо быть в гуще проблем. Хочется послушать трактовку событий молодежью. У меня-то свое видение перестройки, – она хитро улыбнулась и, взяв меня под руку, повела в миниатюрный зал.
– Учтите, молодой человек, аудитория здесь своеобразная. Сплошь женщины, да к тому же еще и банкиры! Дебет с кредитом, их ети! Так что особо не обольщайтесь. Аплодисментов не получите, это я вам гарантирую. Не выпендривайтесь, молодой человек.
Это самое «не выпендривайтесь» очень естественно прозвучало из ее уст, сразу видно – любимое словечко. Мой новый куратор определенно внушал уважение. Старая партийная активистка, участвовавшая в строительстве Днепрогэса, на удивление быстро оценила обстановку и характер аудитории. Я послушался ее и лекцию провел без особого накала. Коммунистам, правда, все равно досталось по полной программе, а вот с Лениным и его товарищами пришлось обойтись более аккуратно. Разговор я перевел на актуальные вопросы сегодняшнего дня и историю почти не трогал.
Женщины, а в зале сидели только они, начало лекции восприняли холодно. Сразу чувствовалось, что они далеки от политики и с радостью поменяли бы ненужное им мероприятие на традиционную в любом учреждении чайную церемонию. Отсутствующие взгляды просто выбивали меня из колеи. Однако я быстро перестроился. Пару ярких эпизодов, резких выпадов против КПСС, плюс примеры, касающиеся каждой женщины: дефицит товаров и услуг, колготки и зимние сапоги, талоны на колбасу и мясо, – и все, аудитория преобразилась. В конце я уже немного осмелел и прошелся по любимой коммунистической партии.