Стопроцентный американец (Исторический портрет генерала Макартура)

Кузнецов Леонид Михайлович

Американцы умело пользовались тем, что Европа разорена и ослаблена. Деньги широкой рекой текли за океан. США из должника превратились во взаимодавца. Приятная роль. Этим и объясняется тот факт, что США легче переживали последствия кризисных явлений и политических потрясений. Следует иметь в виду, что весь хозяйственный организм, работавший на войну и приносивший постоянно возрастающие прибыли, не остановился. Он продолжал функционировать, делая богатых еще богаче.

Относительная стабилизация капитализма в Соединенных Штатах началась раньше, чем в других странах, в 1922 году. Она сопровождалась значительным экономическим подъемом, в немалой степени стимулированным спросом европейских стран на американские товары и кредиты. Американская буржуазия умело пользовалась и тем, что в рабочем движении произошел определенный спад активности (период с 1924 по 1928 год). Он усугублялся насаждением теорий "классового мира", который, мол, одинаково хорошо служит рабочему, предпринимателю, нации в целом. Доказывалась исключительно благородная роль людей, выбравших своей дорогой

жизни бизнес. Ему, бизнесмену, как и всякому другому американцу, занимающемуся другим делом, должна быть предоставлена полная свобода действий. Президент Кулидж (в США говорят, что ни один президент не спал так много в Белом доме, как Кулидж) вещал: "Человек, который строит фабрику, строит храм... человек, который работает в нем, поклоняется там богам". Поэтому великое святотатство - забастовка. И далее:"Закон, по которому создается человек, это тот же закон, по которому строится промышленность". То есть голова, ум - это задумавший строить храм, а руки, ноги - это те, кто строит храм, а потом работает в нем.

Ну, уж если воздвигают храмы, то почему не поговорить о наступлении в США индустриального века с теми самыми молочными реками в кисельных берегах, которые не за горизонтом, не где-то там в далеком будущем, а могут напоить живительной влагой завтра. Журналисты и писатели объявили о торжестве порядка, когда впервые следовало радоваться победе вещи над человеком. Это сладкая победа. Потому что одержана без насилия. Просто-напросто неодушевленное существо нравится одушевленному, и оно позволяет ему владеть собой, человек покоряется ему добровольно, свободно. Газеты и ораторы с трибун политических клубов говорили о всеобщем процветании, ликвидации нищеты, несправедливости, войн. Одни поспешили объявить 20-е годы "началом эры процветания", "рая для всех". Другие, не углубляясь в такие серьезные материи и лаская слух обывателя, называли эти годы "бесноватыми двадцатыми", "хохочущими двадцатыми". Правда, их еще окрестили "показушными, коррумпированными, вульгарными, оживленными, гангстерскими, запойными". Как следует понимать эти в общем устоявшиеся в США оценки? Есть разные мнения. Мне объясняли: американцы вдруг почувствовали, что они действительно могут считать себя сверхлюдьми. А как же иначе? Ведь они первыми по-настоящему вступили в век автомобиля, кино, биржи. Все это простые, доступные понятия и институты. То самое благосостояние, которое можно увидеть, даже "пощупать".

Избранный в 1920 году президент Уоррен Гардинг, "красивый и веселый мужик", скорее "походил на президента", чем выполнял возложенные на главу государства функции. Наверное, следует доверять такому замечанию Р. Гоулдстона. Ведь У. Гардинг проводил больше времени в компании политических махинаторов и взяткодателей, за игрой в карты, чем за государственными документами. Как-то в порыве откровенности президент сказал Мюррею Батлеру, главе Колумбийского университета: "Я не гожусь для такой работы и никогда не должен был приходить в эту контору".

Однако другие считали, что как раз очень годился. Особенно твердо подобной точки зрения придерживался генеральный прокурор Гарри Догерти, который делил свое время между преследованием профсоюзов и оказанием услуг (за взятку, разумеется) друзьям и лицам, рекомендованным друзьями. Мало чем от него отличались другие члены правительства. К примеру, министр внутренних дел Альберт Фолл, по словам канзасского журналиста, "типичный дешевый обманщик", устроил сделку между Э. Догени, изворотливым предпринимателем, и ВМС США на сумму 100 000 долларов (по нашим временам 100 миллионов) , которые ему доставили "в живом виде", то есть наличными, в чемоданчике.

Воровской дух, царивший над администрацией Гардинга, быстро превратился в нечто неприличное. Он стал опасно разрушительным даже для президента. От этого или по какой другой причине, но глава государства скончался 3 августа 1923 года (официальная версия - от отравления, неофициальная - президент покончил с собой, по другим слухам - его покончили). На место Гардинга сел вице-президент Кулидж, который, видимо, решил, что лучше прослыть "сонным тюфяком" в Белом доме, чем "бодрствующим спекулянтом". Однако, призывая "строить храмы", Кулидж при этом спокойно взирал на "гнезда зла и мерзости". Скорее всего потому, что именно там высиживались золотые яйца, которые и давали дополнительные средства на возведение храмов.

Некоторые американские социологи поначалу были склонны объяснять (искренне скорее всего) рождение массовой организованной преступности введением сухого закона - от этого, мол, и пошло: сначала с обмана в кафе, где под видом чая в фарфоровой кружке подавали виски, потом начали варить зелья на дому, затем ввозить незаконным путем из-за границы. Таких дел без денег, оружия, а главное - организованности, не провернешь. Вот, мол, и возникли мафии. Но это, конечно, частичное объяснение. Ведь мафии вкладывали свои прибыли не только в злачные заведения, но и в автомобильные, танковые заводы, предприятия пищевой промышленности. Одним словом, в "храмы". Бизнес нуждается в постоянном притоке капитала. Откуда он поступает - этот вопрос уже никого не интересует. Так вот и получалось, что "промышленный рай" со своими "храмами" стимулировал, в свою очередь, создание "гангстерского ада" с его притонами.

Р. Гоулдстон замечает, что "на самом деле 20-е годы можно назвать веселыми, но с тяжелой веселостью полных желудков и головокружительной

веселостью легких голов". Поэтому тогда сравнительно легко насаждалось безразличие ко всему, что не касается лично тебя. Весь мир, тот, что находится за границами США, может катиться в тартарары, пусть он умирает, истекает кровью, голодает - американцев это не должно касаться. Американцы должны, имеют на это право, наслаждаться свободой, новыми возможностями. Быстро вошло в моду напиваться на заднем сиденье автомобиля, устраивать непристойные танцы в общественных местах, на ступеньках солидных учреждений (фондовая биржа, например). Именно тогда кумир молодежи Ф. Фитцжеральд провозгласил, что новое поколение "выросло, чтобы обнажиться: все боги мертвы; все войны отвоеваны, вся вера в человека поколеблена". "Знамена идеализма" с рассуждениями о демократии, равенстве годились лишь на помойку. А ведь знамена идеализма - это дружба, искренность, честность, верность законам порядочности. И все это на помойку. В урну для мусора. Цель одна - процветание, делание денег, собственная карьера. Любым путем. Главное - забота о себе, безразличие к другим. Эпикур (342 - 270 гг. до н. э.) стал для американцев (хотя большинство даже имени его не слыхали) путеводной звездой, божеством. Внимательно изучали труды Эпикура ученые-прагматики. Им не составило особого труда переложить мысли древнего грека, заключенные в витиеватые фразы древнего языка, на четкий современный доступный, упрощенный, привлекательный язык рекламы, кино, пластинки, тонкой брошюры. Однако переделывали, переиначивали не все. Многое из Эпикура без ссылок на него ложилось прямо на страницы популярных журналов. И американец с удовольствием, принимая к руководству в повседневной жизни, читал: "душа состоит из атомов, которые живут собственной жизнью, присущей именно этому человеку. В материальном мире нет богов, не существует бессмертия. Все назначение науки должно состоять в том, чтобы освободить людей от страха перед смертью" (а значит, перед грехом тоже, так что устраивай непристойные танцы на ступеньках биржи). Благородное дело науки должны поддержать все имеющиеся в обществе силы и возможности. Поэтому удовольствие должно быть объявлено формой бессмертия. Автомобиль становится божеством. Человеческая жизнь, с готовностью повторяет американец Эпикура, "ограничена земным существованием, а этика есть наука о высшем благе этой земной жизни. Высшей целью счастливой жизни является удовольствие".

Дуглас Макартур мог быть примером эпикуризма. В этот период он, подобно миллионам американцев, также обращается к различным "формам бессмертия".

Они поженились в день святого Валентина, то есть в день любви, в феврале 1922 года. Дуглас Макартур готовился тщательно к церемонии венчания. Перед зеркалом провел больше времени, чем любая участница конкурса красоты. Наконец убрана последняя пылинка. Проведя пальцем по наградам и услышав, как последний аккорд, тонкий звон медалей, решил: "Пора!" Но где же невеста? Она сидела на стремянке и переставляла статуэтки. Подвенечное платье лежало на кресле. А ведь до церемонии остались минуты. Уже начали съезжаться гости. Макартур рассердился. Хозяйка же статуэток (а также и виллы, которую они украшали) в ответ надула губки. Дурной, конечно, знак, думал Макартур. Капля дегтя, на светлом, как его белоснежный мундир, настроении. Но что делать? Среди двухсот гостей только один приехал по приглашению Дугласа Макартура. Остальные 199 - друзья Луиз. Д. Макартур и это стерпел. Но разве ее поведение было для прагматика неожиданностью?

Луиз Брукс родилась под счастливой звездой: природа наградила ее привлекательной внешностью, а приемный отец, филадельфийский банкир,миллионами. У красавицы никогда не было недостатка в поклонниках, и она поистине наслаждалась "правом выбора". Наконец пришло время отдать руку и сердце. Их получил преуспевающий делец из Балтимора. Однако, будучи по природе веселого нрава, жадной до удовольствий, острых ощущений и приключений, Луиз скоро стала томиться условностями семейной жизни. Чтобы не томиться, она вместе со своим братом (он позднее женился на Дорис Дьюк, наследнице табачного короля) отправилась в Париж. "Для поднятия духа,- как отмечали газеты,- американских солдат, воевавших против кайзера". Командующий войсками США Д. Першинг проявил особый интерес к Луиз. Когда генерал вернулся в Вашингтон, она последовала за ним. Более того, "вошла в казарму", то есть заняла официальную должность в вооруженных силах США под названием "Стюардесса Першинга". Через год после возвращения из Франции произошла встреча с Д. Макартуром. Вспыхнула любовь. Конечно же, Д. Макартур знал о светской жизни своей супруги. Но у кого нет прошлого? За поддержание хороших отношений с начальником генерального штаба, а именно этот пост занял (1921 г.) Першинг, можно было не напоминать Луиз о ее увлечениях, забыть о том, что выдано было всего лишь одно приглашение на свадьбу, а уж о "демонстрации равнодушия на стремянке" и подавно.

После окончания срока командования академией Вест-Пойнт Д. Макартур получает назначение на Филиппины. Что это - милость со стороны Першинга или месть за Луиз, решение, продиктованное ревностью? Трамплин для будущего прыжка в карьере или ссылка в тропическую глухомань? Д. Макартур на этот счет хранил молчание. Зато Луиз была уязвлена до глубины натуры местью бывшего друга сердца - отсечь ее от светской жизни! Вместо Бродвея в Нью-Йорке хилый бульвар Дьюи с вульгарными пальмами в Маниле!

С тоски миллионерша-генеральша записалась в колониальную полицию. Она скоро прославилась среди читателей американской светской хроники тем, что приказала арестовать филиппинца за оскорбление лошади грубым словом.