Стопы благовестника

Попов Владимир Александрович

— Папа! Папа! — вздрагивая от рыданий, она бросилась на шею к отцу.

— Да что случилось!? Что? — гладя девочку по голове, встревоженно допытывался Василий Гурьевич.

Вера захлебывалась от плача, ее тоненькие плечи дрожали и, наконец, закрыв лицо руками, она еле-еле выдавила:

— Надя утонула.

От этих страшных слов у Василия Гурьевича перехватило дыхание, он на мгновение потерял дар речи, какое-то время сидел как прикованный, прижимая к груди плачущую девочку. С большим усилием преодолев оцепенение, он запряг лошадь, поехал с Верочкой в деревню, которая находилась в пятнадцати верстах от Оренбурга. Все это время Татьяна Ивановна, дожидаясь мужа, не находила себе места. От неожиданно свалившегося горя подкашивались ноги, болела голова, пропал аппетит. Встретив Василия Гурьевича, она несколько раз принималась рассказывать об обстоятельствах гибели Нади. Еще не оправившись как следует от болезни, Надя просилась у матери на речку. Мать не отпускала ее, говоря, что она еще не совсем здорова. Надя продолжала настаивать на своем и мать, поддавшись на уговоры, все-таки отпустила ее. Она позволила Наде идти на речку вместе с подругой Лизой Уваровой, предупредив,

что лучше купаться в верховьях реки — там места не глубокие. Надя пренебрегла советом матери, ей не хотелось идти в людное место. Расположившись на ближайшем берегу, Надя поспешно вошла в реку, дно было обрывистое, она поскользнулась и сразу ушла с головой под воду. Подруга закричала, несколько человек, находившихся поблизости, сразу же бросились спасать девочку, но все попытки оказались тщетными, даже тело уже невозможно было найти. Василию Гурьевичу посоветовали сходить в соседнюю деревню Неженку за специалистом-подводником. Поиски продолжались весь день. Павлов сам осмотрел все речные перекаты и отмели, но безуспешно. Обессилевшие от бесплодных поисков и переживаний Василий Гурьевич и Татьяна Ивановна сидели неподвижно на песчаном берегу не отрывая уставших глаз от реки.

— Пойдем домой, видно, — Василий Гурьевич тронул за плечи жену. — Господь дал, Господь взял…

— Нет, нет, подождем еще, — не соглашалась Татьяна Ивановна.

Не успели родители проговорить, как в мутной воде мелькнул какой-то продолговатый предмет. Татьяна Ивановна и Василий Гурьевич вскочили на ноги. Это было тело Нади, его несло вниз по течению. Один из местных жителей быстро поплыл на перехват и без труда вытащил труп на берег. Начались труднейшие мытарства с оформлением похорон. Предать тело дочери земле оказалось не так-то просто. Во-первых, нужно было составить акт о смерти. Василий Гурьевич повез в Оренбург заявку приставу и там же хотел приобрести гроб. Пристав отправился на место происшествия, а Василий Гурьевич завернул к торговым рядам. Вместо оживленной торговли, Василий Гурьевич увидел на базарной площади православных священников в темных рясах с толпой прихожан. Воздевая руки к небу, они молились о прекращении холеры, которая уже стала безжалостно косить горожан. Кое-как добыв похоронные принадлежности, Павловы столкнулись еще с одним препятствием. Священник запретил хоронить девочку на кладбище.

— Вы же сектанты. Еретики. Не дозволено погребать ваших умерших вместе с почившими в правой вере, — неумолимо твердил он. Могилку пришлось выкопать далеко от ограды кладбища.

— Бог не есть Бог мертвых, но живых, ибо у Него все живы, — открыв потрепанную дорожную Библию, прочитал Василий Гурьевич слова Иисуса Христа у свежего холмика на ровной степи. — По Божьим обетованиям душа Нади теперь водворилась в небесных обителях. Ей там несравненно лучше… Она как бы предчувствовала, что ей недолго быть с нами. Когда я уезжал из деревни в город, она не отходила от меня, ей не хотелось расставаться со мной, она целовала меня и пела гимн: "О как радостно быть ведомым на Сион".

Василий Гурьевич и Татьяна Ивановна долго перебирали в памяти случаи из короткой Надиной жизни. Сухой степной ветер, обдавая душным теплом печальные лица родителей, постепенно затягивал тонким слоем рыжей пыли темные комья земли. Эпидемия холеры хладнокровно продолжала свою сокрушительную работу. Вернувшись в город, семейство Павловых старалось держаться постоянно вместе, на случай, если смертельная болезнь войдет в дом, чтобы умереть на глазах друг друга. Всеобщее ожидание смерти повергло город в уныние. Он чем-то напоминал кающуюся Ниневию. Общая беда сроднила людей с разными религиозными понятиями. Вечерними сумерками по улицам ходили группы магометан, евреев, православных и раскольников. Присмиревшие, с горестно опущенными головами, они молились Богу о помиловании и об избавлении от холеры. Опустели трактиры, на площадях длинными рядами выстраивались гробы с покойниками. Павловы на малое время отлучились в Киргизские степи осмотреть хлеб, посеянный вместе с Лобачевым. Приехав домой, Татьяна Ивановна и Вера почувствовали сильные приступы головной боли. Приглашенный доктор, обследовав жену, не обнаружил признаков холеры, но на всякий случай прописал кое-какие лекарства. Пока Василий Гурьевич ходил в аптеку, у детей открылся понос, резко ухудшилось общее самочувствие.

— Василий, плохо нам, грудь давит, — стоная, говорила жена. — Вольным воздухом теперь подышать бы…

Василий Гурьевич отвез жену с детьми в березовую рощу за рекой Урал. Чистый воздух не помог, всем сделалось еще хуже. Когда жена садилась в тарантас, ее схватили судороги, а у детей усилились боли в животе. С большим трудом они добрались домой. Мучительные судороги и водяной понос не отпускали больных. Теперь уже не было никаких сомнений в том, что холера начала свое смертельное дело. Доктор Исаков осматривал больных, беспомощно качая головой.

— Отправьте их в больницу, да поскорее, может кто-то и выживет, — грустно сказал он.

На специальных больничных повозках умирающих доставили в палату. Василий Гурьевич попросился сам ухаживать за ними. Вся в жару, мучаясь от неимоверной жажды, Татьяна Ивановна скончалась в полночь. Шестилетний Петя последовал за матерью утром. Он долго бредил и после слов: "папа, дай порошок", сомкнул уста навеки. Организм Веры был крепче, она боролась со смертью несколько дней. День и ночь отец не отходил от ее постели.

— Верочка, дитя мое, Бог любит тебя. Христос умер за всех людей. Уповай на Спасителя. Его пути выше путей наших… — успокаивал Василий Гурьевич умирающую. Душа Веры покинула земную юдоль в четверг тридцатого июля. В тот же день холера поглотила и грудного ребенка Мишу.

Почти не переставая, во дворе больницы стоял зловещий стук молотков. Уставшие плотники едва успевали делать гробы. Выздоравливали лишь единицы. Девятилетний сын Василия Гурьевича Паша тоже был на грани перехода, но доктора питали надежду, что он выживет. К концу недели отец взял его домой, здоровье сына на самом деле стало поправляться. Смерть опустошила дом Павловых. На полу валялись самодельные детские игрушки, праздничный платок Татьяны Ивановны одиноко белел на широком сундуке. Настырные мухи густо облепили стол с неубранными крошками хлеба. "Господи, для чего Ты попустил мне такое испытание? Как же теперь жить мне? — предавался скорбным размышлениям Василий Гурьевич, глядя на предметы покинувших его домочадцев. — Хватит ли у меня сил, чтобы

продолжить путь мой на земле? Господи, я знаю Ты не оставишь меня, без воли Твоей не падает волос с головы человека. Живем ли — для Господа живем, умираем ли — для Господа умираем, — так служитель Твой Павел рассуждал. Отец мой Небесный, поддержи и меня, научи не дорожить земным благополучием и всегда помнить, что многими скорбями надлежит нам войти в Царство Твое". После смерти близких Василий Гурьевич не смог оставаться на прежней квартире, так как все здесь напоминало о потерянном большом семействе. Перебравшись на новое место, он открыл пекарню. Василий Гурьевич сделал это не ради пропитания или получения прибыли, но ради того, чтобы избавиться от подозрений полиции. Плохо обстояли дела с хлебом. Лобачев, бывший хозяин дома, где размещалась семья Павловых, весь посеянный хлеб присвоил себе, забыв о том, что Василий Гурьевич положил немало трудов по его выращиванию. Началась судебная тяжба. Пока судебные чиновники устраивали долгие разбирательства, Лобачев успел продать весь хлеб. Павлов выиграл дело, но взять с Лобачева уже было нечего. Две добрые души помогли Василию Гурьевичу по хозяйству: старушка Прасковья Михайловна Пряхина и подруга дочерей Лиза Уварова. Лизу вскоре родители забрали домой, а старушку уже покидали силы, ей было не до себя самой. Осенью одиночество Павлова скрасил приезд отца и братьев Четверкина и Балихина. Общаясь с близкими людьми, измученный горем Василий Гурьевич несколько воспрянул духом и ободрился. Приезжие друзья вместе с отцом посоветовали Василию Гурьевичу жениться для сохранения домашнего очага. Да и сам Павлов находил неудобным оставаться без хозяйки в доме. Он просил Господа даровать ему помощницу. Балихин высказал нужду брата в Петербургской церкви и там оказалась вдова Александра Егоровна Гильдебрандт, которая долгое время служила экономкой в дешевой народной столовой у Василия Александровича Пашкова. Братья сообщили о ней Павлову. Василий Гурьевич, посоветовавшись с отцом, написал Александре Егоровне письмо с предложением о браке. Александра Егоровна никогда не видела Василия Гурьевича и знала о его тяжких жизненных обстоятельствах только понаслышке, но без всяких колебаний дала твердое согласие. Первого января 1893 года, через пять месяцев после смерти жены Павлова она приехала в Оренбург. Как было условлено в письмах, Александра Егоровна, выйдя из вагона, держала в руках белый платок и Василий Гурьевич издалека заметил дородную женщину с открытым спокойным лицом. На следующий день пресвитер из селения Гумбет Левин Пчелинцев совершил их бракосочетание. Александра Егоровна до конца дней Василия Гурьевича была его преданной спутницей, разделяя все бремя великих скорбей, выпавших на долю самоотверженного слуги Господнего. Может ли плакать с плачущими тот, кто сам не изведал горя? Скорбный путь внутренне закалил Павлова, сделал его сердце более чутким к нуждам ближнего. От Оренбурга до Елисаветпольской губернии протянулся живой мост духовной поддержки. Василий Гурьевич писал утешительные письма таким же ссыльным друзьям-сподвижникам. В трущобах Закавказья тяжко страдал Созонт Капустинский. От эпидемии тифа умерла жена, а сам он был разбит параличом. Содержание писем дает почувствовать, что Павлов переживал невзгоды брата по вере как свои собственные. "От В.Г. Павлова из г. Оренбурга С.Е. Капустинскому в урочище Тертер Елисаветпольской губернии от 12 апреля 1893 г. Будь верен до смерти и дам тебе венец жизни. От. 2, 11. Любезный брат! Письмо твое получил и очень сожалею о твоем несчастии и вижу, что вера твоя подвержена великому испытанию. Что касается до меня, то я писал о тебе кому следует, но ты сам знаешь, что мы должны всего ожидать и просить от Господа, а помощь человеческая ничтожна. Не унывай, но смотри вперед. Еще немного и Грядущий придет и не умедлит. Путь делается все труднее, но и издали уже сияет страна и виден небесный Иерусалим. Мы можем идти только вперед, назад не можем отступить без вреда для своей души. Мы идем царским путем, которым шел Господь наш. Этим путем шли пророки, апостолы, мученики и все святые и другого пути на небо нет. Не смотри на страдания, которые окружают тебя на небесах, если только пребудешь верным до конца. Уповай на Бога. Он не оставит и не покинет тебя. Мне немало приходилось быть в трудных обстоятельствах жизни и когда я взывал к Господу, Он слышал меня и помогал мне. Я бы посоветовал тебе отдать на время кому-либо из братьев своих детей, но я знаю, что тебе будет очень скучно без них, так ты лишился супруги, и одиночество ужасно тяготит человека, я все это испытал на себе. Да, Господь отнимает у нас все радости, чтобы душа наша отрешилась от всего земного и единственно находила бы себе опору и утешение в Боге. Твой брат во Христе".

Диспуты и гонения

С преподавателем Оренбургской духовной семинарии Милием Иоанновичем Головкиным Василий Гурьевич познакомился сразу после вторичного приезда в Оренбург. Кроме своих академических обязанностей Головкин исполнял служение православного миссионера. Поэтому ему очень хотелось вызвать Павлова на публичные собеседования. Обменявшись с Василием Гурьевичем мнениями о вероучении и практике баптистов, Головкин предложил ссыльному сходить на прием к архиерею Макарию, епископу Оренбургскому и Уральскому. Павлов согласился. Престарелый седобородый архиерей вежливо и учтиво расспрашивал Василия Гурьевича о семейном положении, о близких и дальних предках.

— Не желаете ли Вы иметь публичную беседу с Головкиным? — предложил Макарий.

— Что ж, я готов, если на то будет позволение начальства.

— Многие из старообрядческих наставников после собеседования возвратились в лоно православной церкви. Может быть и Вы обратитесь?

Архиерей остановил усталый взгляд на Павлове. Василий Гурьевич ничего не ответил на последние слова Макария, только сдержанная улыбка, пробежавшая по его лицу красноречиво говорила о том, что его убеждения трудно поколебать какими-либо доводами. , Открытые диспуты начались с ноября 1892 года в церкви Оренбургской духовной семинарии. Первая беседа касалась почитания икон. Когда прихожанин Колостов привез в семинарию Павлова, там уже шел горячий спор Головкина с молоканами.

— Христос явился в образе человека. Этот образ остался в памяти у людей. Самый древний историк Церкви Евсевий видел множество портретов Спасителя. Почему нельзя запечатлеть Его? — энергично наседал худощавый миссионер на кряжистого старца.

— Надо почитать живого Бога, а не икону, — подняв правую руку с вытянутым перстом вверх, говорил молоканин. На его широком лице проступили красноватые пятна, а морщинистый лоб увлажнился густыми капельками пота.

— Я согласен с Вашим собеседником, — спокойно вмешался в разговор Павлов. — Бог есть Дух и поклоняющиеся Ему должны поклоняться в духе и истине. Не так ли сказал Христос?