Stories, или Истории, которые мы можем рассказать

Парсонс Тони

— Ну — начал он, — прости за — ты знаешь. За все.

— Да брось, все было здорово.

Руби обладала удивительной теплотой и мягкостью. Она была красивой девушкой и очень сильной, но именно эта ее теплота и мягкость словно приворожили его.

Руби засмеялась, и Леон подумал — ох уж эти красавицы. У них все так просто.

— Это было… чем-то новым для меня — произнесла она.

Парни терпеливо ждали ее в машине.

— Да, было здорово, — сказал Леон.

Как выразить то, что эта ночь для него значила? Как он потерял голову, как растворился в любви, и музыке, и сексе. Он был просто не способен облечь все это в слова. Впервые в жизни Леон не мог найти слов.

— И

ты, кстати, хорошо танцуешь, — вдруг заметила Руби.

— Да ладно тебе!

— Конечно. Тебе просто нужно — не знаю… — расслабиться немного, что ли.

Затем откуда-то издалека донесся шум, и сначала казалось, что приближается еще одна гроза, но звук был гораздо громче — громче звуков музыки в тесноте подвалов, громче самого грома. Этот шум все усиливался, пока наконец не сосредоточился прямо у него над головой, и Леон поднял глаза и увидел новый самолет — самолет, похожий на гигантскую белую птицу, — «Конкорд», который изобрели всего лишь год назад. Тонкий, как ракета, и белоснежный, переливаясь в лучах рассвета, он снижался, готовясь к посадке в западной части города, не так далеко от ее дома. Он был просто прекрасен.

Когда Леон опустил глаза, «форд кортина» уже отъезжал от тротуара, и Руби махала ему рукой через заднее стекло автомобиля. Леон помахал в ответ, вдруг осознав, что ночью, в пылу страсти, шепча безумные слова, — он был абсолютно серьезен. Леон любил ее.

Он по-настоящему любил ее. Его слова были не просто пустой лестью, острой приправой к сексу. Леон любил ее, несмотря на то что почти не знал. Как у него это получалось? Как можно любить кого-то, кого ты даже не знаешь?

Ему было всего лишь двадцать лет, и это было просто.

13

— Тебе определенно надо его бросать, — сказал Рэй.

Это не входило в арсенал его методов. Основным методом, который Рэй взял себе на вооружение, было полнейшее хладнокровие. За три года в «Газете» Рэй понял, что это единственный способ выжить. Ты хладнокровен, когда тебе все безразлично, и остаешься невозмутим, когда тебя что-то волнует. Но сейчас все было иначе. Он не мог быть хладнокровным рядом с ней.

— Ох уж этот твой проклятый муж, — процедил он сквозь зубы. — Мистер Любовный Мускул.

Она тактично улыбнулась. Рэй знал, что все безнадежно. Куда она пойдет? С ним? Через несколько часов у него даже работы не будет. Он посмотрел на себя ее глазами глупый подросток, который все еще живет с родителями, влюбившийся по уши после ночи хорошего секса. Но ведь от такой жизни, которая у нее была, не уходят. Даже Рэй это понимал.

Она перевела взгляд с его лица на светлеющее небо, на ее губах заиграла едва заметная улыбка.

— Как будто и не было грозы вчера вечером.

Они сидели в «лотусе элане», припарковавшись в Гайд-парке, у изгиба озера Серпантин [19] . Солнце лилось сквозь гигантские деревья и покрывало воду блеском тающего золота. На противоположной стороне Серпантина была небольшая пристань с бело-голубыми лодочками вокруг.

— Нам обязательно нужно как-нибудь покататься на лодке. Я так давно не каталась на лодке.

Двадцать лошадей из казарм Королевской конной гвардии ленивым шагом спускались по широкой пыльной тропе; их наездники были в полном облачении — сверкающие нагрудники и красные мантии, белые хвосты из конского волоса на их бело-золотых шлемах, — и тем не менее солдаты явно были не при исполнении служебных обязанностей, они беззаботно зевали, протирали глаза и переговаривались между собой. Это был хороший момент, но заранее обреченный. Рэй, казалось, не мог его не испортить.

19

Узкое

искусственное озеро в Гайд-парке с лодочной станцией и пляжем.

— Я хочу сказать, если ты действительно так несчастна, если ты действительно так несчастна, как ты говоришь, тогда почему ты не подашь на развод?

— Ты хочешь поговорить об этом? — Улыбка исчезла с ее лица.

— Да! И буду говорить об этом! Я даже не говорю о тебе и обо мне. Я говорю о том, что ты должна спасать себя. Выбраться, к чертовой матери, из этого места. Там нет любви!

Она молчала, все еще глядя на озеро, и некоторое время Рэй гадал, о чем же она думает — о разводе или о том, чтобы покататься на лодке. Он не просто был расстроен из-за нее. Он жутко злился на самого себя. Ему полагалось быть с Джоном Ленноном, а не с какой-то замужней женщиной, которая не могла оставить своего муженька только потому, что он слишком богат!

— Все не так просто, — наконец произнесла она, едва не зевнув. Рэй видел, как сильно она устала. — Друг к другу привыкаешь. Я не знаю, как это объяснить. Очень сложно все порвать. Приспособиться к переменам. Ты боишься неизвестности, наверное. Боишься одиночества.

Что он мог сказать на это? Все, что ему было известно о браке, он узнал из наблюдений за собственными родителями. Поэтому, вероятно, ему не известно было ровным счетом ничего. Рэй пытался понять, почему его отец и мать когда-то любили друг друга и почему все изменилось. Невозможно найти этому какое-то объяснение, думал Рэй. Но, несмотря на всю его ненависть к отцу, он все же мог представить, как его маму однажды могла привлечь его сила, его физическая уверенность, мужественная осанка и манера держать себя. Женщины, похоже, были падки на всю эту чепуху.

И как тогда могла мама знать, что эта его сила выльется в крики, побои и насилие? Что все то, что ей в нем когда-то нравилось, станет оружием, обращенным против нее же и их детей? Кто мог предвидеть это? И эта женщина рядом с Рэем, женщина и ее муж, которого он убеждал бросить, — ведь они, должно быть, когда-то любили друг друга, были без ума друг от друга в самом начале. Люди меняются. Рэй осознал это теперь. Люди меняются самым неожиданным образом.

Рэю несложно было понять, почему его отец влюбился в его мать. Все объяснения этому — на их совместной черно-белой свадебной фотографии. Благородная и хрупкая красота его мамы, совсем еще юной, ее разбивающая сердце мягкость и почти детская уязвимость гарантированно пробуждали инстинкты защитника в таком мужчине, как его отец, — мужчине старой закалки, который считал женоподобным расчесывать волосы (полагалось использовать для этой цели пальцы, пока все волосы не выпадут).

Но его мать тоже менялась с годами, и эти перемены только ускорились и усугубились со смертью его старшего брата. Девичья мягкость матери превратилась в какую-то робость, загнанный в угол невроз, страх перед будущим. Любовь к дому трансформировалась в некую фобию — боязнь открытого пространства, Рэю казалось, что черты, из-за которых его родители когда-то влюбились друг в друга, стали причинами, по которым они теперь выводили друг друга из себя. Вероятно, все браки были похожи. И неправда это, что вы убиваете вещи, которые любите. С гораздо большей вероятностью можно сказать, что они убивают вас. Рэй даже не мог представить, что его мать однажды уйдет от отца. Разумеется, она этого не сделает. Куда она пойдет? — Но ты же его не любишь, — упрямо сказал Рэй, его голос звучал возмущенно, и он не способен был ничего с этим поделать. — И он не любит тебя. Я не знаю, как он может любить тебя и подарить тебе это… эту вещь!