Сторно
Шрифт:
Вернувшись на бивуак, я сразу заметил обновку: немецкую полевую кухню с посудой и всякими поварскими приблудами. Сашка сиял, как начищенный пятак и от радостного возбуждения его уши буквально шевелились:
– Вот, командир, принимай в хозяйство крупную добычу. На машине поглубже в поле нырнули и сразу зацепили. Теперь можно питаться, как в ресторане. Видишь и миски из нержавейки, и ложки с поварёшками. Культура, едрёна вошь.
– Ну, ты, Саня, совсем своего командира ни в грош не ставишь. Мало, что я, как барбос мотаюсь по всем позициям и выслушиваю всяческие бредни подчинённых и всех прочих, так теперь ты предлагаешь мне ещё и кашу варить.
– Ну, почему, только кашу, можно сварить харчо, борщ, люля кебаб, плов…, – и он ловко увернулся от моего подзатыльника.
–
– О, за трофеями я всегда, пожалуйста. – И он ускользнул ужом.
Ближе к одиннадцати более-менее определился итог вчерашней битвы. На поле боя бойцы старлея Ламинского насчитали 21 средний танк T-IV, 37 лёгких танковT-III и Т-II, 12 самоходок, 10 бронетранспортёров, 85 грузовых автомобилей, а также подбитые и целые гаубицы, полевые орудия, противотанковые пушки. Из 2880 убитых 53 офицера, 238 унтеров. Я перечитывал полученную сводку и не верил своим глазам. Цифры были ошеломляющими. С другой стороны, я понимал, что без поддержки танковой дивизии и шести пушек Батуры и Строгова нас смяли бы в первые же минуты боя.
Эти итоги и радовали, и пугали. Постоянно размышляя о превратностях судьбы, я всё время невольно отодвигал в сторону главный вопрос: какова дальнейшая доля доверившихся мне людей? В жутком бардаке первых военных дней наши ошеломительные успехи утонули в хаосе трагических событий и поражений. Но после Ружан и Ивацевичей обстановка обязательно начнёт меняться, и на нас станут коситься и подозрительно присматриваться. Эта проблема уже третий день сидела в моей голове раскалённым гвоздём. Очевидно, что все мои бойцы изначально были обречены погибнуть или попасть в плен в кровавой неразберихе Белостокско-Минской трагедии. Из самых лучших побуждений и без малейшего насилия я дал им необычный шанс выжить. Они выжили и победили. Глядя на своих бойцов, я искренне удивлялся, откуда, из каких глубин вдруг поднялась их сила и воля. Победив в пяти тяжелейших боях, они раз от раза менялись, буквально на глазах превращаясь в былинных богатырей. Наша рота уже настолько отличалась от обычной окопной махры, что меня совсем не удивляло нарастающее к ней внимание и командования, и особистов. При этом я искренне гордился ими и точно знал, что ни под каким видом нельзя их отдавать ни немцам, ни англосаксам, ни советской госбезопасности. Эти мысли тревожили и возмущали сознание, пока ещё надёжно сдерживаемое здравым смыслом. Однако я остро чувствовал надвигающуюся смертельную угрозу для роты, ведь наши бои решительно не вписывались в общую картину поражений Красной армии. Я был убеждён, что на фоне повальных и позорных неудач в первые недели войны, ни один генерал не упустит возможность присвоить большую победу, убрав подальше и поглубже настоящих победителей. Вместе с тем и гебешники, словно стервятники, наверняка почуяли поживу и уже начали кружить над нами, а появится малейшая возможность, тут же навалятся всем скопом и заклюют. Пока довольные спасением своих армий и корпусов генералы их сдерживают, вовсю используя «стальную» роту, как мощный инструмент победы. Но едва в ходе кампании наметится перелом, и мои ребята станут живым укором их недавней полководческой несостоятельности, они сразу отвернутся и отрекутся, вот тогда кровожадные мрази в синих фуражках и растерзают роту. Вся эта типичная для советского общества карьерная и шпионская возня была мне отвратительна, поскольку я на дух не принимал политику всеобщей подозрительности, доносительства и самодурства.
Значит, нужно кончать геройствовать, пора на полную мощность включать дурака и постоянно мигрировать по принципу: я везде и нигде. А для начала надо предложить генералу Петрову, а через него и командарму
Но при всех опасениях и угрозах я не мог не отметить пользы от моего присутствия в этой реальности. В прошлой истории две танковые группы Гота и Гудериана замкнули кольцо окружения в Минске 27-28 июня. Сегодня уже 4 июля, а Гудериан не прошёл дальше Ивацевичей и Ружан. И именно наша рота стала острым камешком в его сапоге. «Быстроногий Гейнц» захромал, споткнулся и сломал своё танковое крыло, и теперь, теряя перья, отходит к Бресту. Можно точно сказать, что мы крепко потрепали южный фланг группы армий «Центр», а значит, теперь через слонимский коридор наверняка выйдут не только 10 армия, но и 3, и даже частично наиболее пострадавшая 4 армия.
– Товарищ командир, очнитесь.
Передо мной стоял Сашка, и не просто стоял, а нетерпеливо приплясывал на месте, пытаясь мимикой о чём-то намекнуть.
– Мы кое-кого нашли. Там, где сказали. Нашли, короче…
– Хватит строить рожи. Ты можешь внятно сказать, кого вы нашли?
– Отойдём в сторонку.
– Ну, пошли, отойдём.
– Товарищ командир, – зашептал Сашка, – за разбитыми машинами обнаружили легковой Опель. Его крепко тряхануло взрывом и накрыло тентом от перевёрнутого грузовика. В нём эсэсовцы. Водитель и унтер спереди мёртвые, а сзади две важные шишки. Оба ранены. На петлицах у одного какие-то листочки, а у другого три кубика с полосками понизу. Мы с ребятами их притащили и запрятали в лесочке. А то тут слишком много любопытствующих. Посмотрите, побалакаете по-ихнему, и сами решите.
– Так, так. Листочки, говоришь, и кубики? – У меня возникли смутные подозрения, – пошли, посмотрим.
В зарослях вблизи Минского шоссе на расстеленной плащ-накидке, прислонясь к большой берёзе, сидели двое в серой полевой эсесовской форме. Старший был ранен в ногу, туго перевязанную поверх галифе, а у младшего замотанная окровавленным бинтом голова склонилась на грудь.
– Stellen Sie sich, Standartenfuhrer. (Представьтесь, штандартенфюрер.).
Он поднял глаза цвета северного моря с едва заметной невозмутимой иронией во взгляде:
– Kommandeur des Regiments "Grosse Deutschland" Graf von Schwerin, und das ist mein Adjutant hauptsturmfurer Masius. (Командир полка «Великая Германия» граф фон Шверин, а это мой адъютант гауптштурмфюрер Мазиус.).
– Wohin Sie fuhren? (Куда вы направлялись?).
– Zusammen mit Panzer-Division "Das Reich" gingen auf Verbindung mit dem Armeekorps von Schweppenburg, dessen Griffen Bolschewik. (Вместе с танковой дивизией «Райх» шли на соединение с корпусом фон Швеппенбурга, которого атаковали большевики.).
– Was Sie sagen konnen, damit ich behielt Sie Leben? (Что вы можете сообщить, чтобы я сохранил вам жизнь?).
– Ich bin Soldat und Tod nicht furchte. (Я солдат и смерти не боюсь.).
Я приблизился к его лицу и уставился неподвижным тяжёлым взглядом.
– Aber bist du bereit fur einen qualvollen Tod deines Adjutant. (Но готов ли ты к мучительной смерти твоего адъютанта?).
– Tun Sie es nicht. Er ist mein Neffe. Schwester nicht uberleben wurde. (Не делайте этого. Он мой племянник. Сестра не переживёт.).
– Dann horeich genau zu. (Тогда я внимательно слушаю.).
– Ihre erfolgreichen Aktionen haben die Gruppe von general Guderian gestoppt und die Gruppe von general Goth verhaftet. Fuhrer wutend und verlangt erfassen Minsk. Am 6 Juli 39 Korps schlagt Molodetschno auf Radoschkowitsch und weiter auf Minsk. 57 Korps am selben Tag traf sich in Flanke easy Оschnan auf Volozhin, – на его лице мелькнула кривая усмешка. – Uns befohlen, schlagen aus dem Suden in Hintern. (Ваши успешные действия остановили группу генерала Гудериана и задержали группу генерала Гота. Фюрер в бешенстве и требует захватить Минск. 6 июля 39 корпус ударит от Молодечно в направлении на Минск. 57 корпус в тот же день атакует во фланг из Ошнян на Воложин. Нам было приказано ударить с юга в тыл).