Сторона защиты. Правдивые истории о советских адвокатах
Шрифт:
– Благодарю.
Собеседники выпили, и московский гость одобрительно покачал головой. Недавнее введение государственной монополии на торговлю водкой и появление казенной «рыковки», названной так народом в честь председателя Совнаркома, не оказало особенного влияния на качество этого национального продукта. Зато в «Дононе» посетителям и сейчас подавали настоящий «шустовский» коньяк довоенного разлива.
– Скажите, Федор Акимович, это правда, что куранты Петропавловского собора теперь играют в полдень Интернационал?
– Совершенно верно. Завтра сами сможете убедиться. Вы где
– В гостинице «Англетер».
– Печальное место, – кивнул адвокат. – Оттуда прекрасно услышите…
Мимо пальмы и столика, за которым беседовали Виктор Шкловский и адвокат, в сопровождении метрдотеля неторопливо прошел к выходу лысый мужчина из «новых» в расстегнутой шубе. Это было не совсем прилично и совсем не по сезону, однако правила ресторанного этикета неизбежно сдавали позиции под влиянием времени.
Между прочим, у Федора Акимовича тоже когда-то имелась такая вот шуба. Впрочем, на сегодняшнем посетителе ресторана вполне могла быть как раз и она – та самая, адвокатская. Нет, его не ограбили в подворотне или на улице уголовники. И не забрали при обыске представители власти трудящихся. Профессиональный юрист, оказавшийся не у дел, лично выменял ее на муку в восемнадцатом, чтобы хоть как-то свести концы с концами.
Однако все это уже осталось в прошлом.
Виктор Шкловский не так уж и давно возвратился в Советскую Россию, поэтому после холодных закусок речь зашла о знакомых и бывших коллегах Федора Акимовича, волей судьбы оказавшихся в эмиграции [2] .
2
По некоторым оценкам, после 1917 года в эмиграции оказались от 1500 до 2000 присяжных поверенных, то есть приблизительно 15 % всех дореволюционных адвокатов.
– В Германии по издательским вопросам я довольно часто встречался с господином Гессеном, который до революции состоял в Санкт-Петербурге присяжным поверенным.
– Прекрасно помню его, – подтвердил адвокат.
– Он меня познакомил с Гершуни, который тоже когда-то был вашим коллегой.
– С Борисом Львовичем?
– Совершенно верно. – Шкловский поискал глазами пепельницу. – Вы не курите?
– Нет, но нисколько не возражаю.
– А на обратном пути, уже в Латвии, я встречался с президентом Латвийской Республики. Как оказалось, господин Вольдемар Замнуэль был присяжным поверенным Санкт-Петербургского судебного округа. И спикер латвийского Сейма некто Весман тоже поработал в Петербурге у кого-то помощником присяжного поверенного. Не припоминаете?
– Нет, не припоминаю такого.
– Но вы слышали, разумеется, что Борис Львович Гершуни теперь возглавляет Союз русской присяжной адвокатуры в Германии и Комитет русских юристов за границей? Они там создали консультацию для беженцев при Лиге Наций, организовали кассу взаимопомощи присяжных поверенных и даже Русский третейский суд. Хотя со стороны немцев тоже не обходится без определенной дискриминации – понятное дело, конкуренты местным адвокатам не нужны.
– Помилуйте, откуда же я мог это услышать? Я с тринадцатого
Шкловский, кажется, нисколько не смутился прохладными нотками в голосе адвоката:
– Ну, об этом недавно писали в советских газетах.
Федор Акимович полагал себя человеком осмотрительным, а репутация у собеседника была неоднозначная – точнее, совершенно однозначная, так что об откровенном разговоре между ними не могло быть и речи. Поэтому он ничего не ответил, промокнул рот салфеткой и предложил:
– Давайте к делу. Вы ведь приехали по поручению Софьи Андреевны?
– Совершенно верно. Она попросила меня обратиться к вам с новой просьбой.
Федор Акимович уже достаточно давно представлял интересы внучки Льва Николаевича Толстого, которая несколько лет назад вышла замуж за поэта Сергея Есенина и похоронила его в прошлом году. Являясь искренним и давним почитателем есенинского дара, Федор Акимович очень ценил то, что делала вдова по сбору, систематизации и изданию литературного наследия покойного мужа. И не он один – квартиру в Померанцевом переулке постоянно посещали теперь представители московской творческой интеллигенции. Особенно после того, как Софья Андреевна приняла участие в открытии Есенинского уголка при Доме Герцена, а затем стала работать главным хранителем фондов трагически ушедшего поэта в Литературном музее Всероссийского Союза писателей.
Тем не менее после смерти Сергея Есенина недоброжелателями стали распространяться сплетни о взаимоотношениях Софьи Толстой с покойным мужем, о якобы уже давно состоявшемся их разводе. Для нее было полной неожиданностью известие о том, что муж оставил не ей, а своей сестре Кате доверенность на ведение всех его дел и на литературное наследство. Она не стала спорить с Екатериной Александровной Есениной, но предложила рассмотреть вопрос о создании фонда имени Есенина на базе доходов с изданий поэта. Сама же вдова отказалась от пожизненной пенсии в пользу престарелых родителей и младшей сестры покойного мужа.
Этого, однако, оказалось недостаточно, и Софья Андреевна Толстая-Есенина оказалась втянута в шумный судебный процесс о разделе между наследниками гонораров за посмертные издания произведений мужа. Суд был обязан определить юридические права всех претендентов, и оттого почти каждое заседание сопровождалось скандалами и столкновениями между наследниками. Тягостная история находилась еще в самом разгаре, так что конца-краю ей в перспективе не виделось…
– Бедняжка Соня, – вздохнул про себя адвокат. – Опять Мейерхольдина что-то выдумала?
В разговорах со своей доверительницей он называл так Зинаиду Николаевну Райх, которая обратилась в суд с иском о признании недействительным брака Софьи Андреевны с Сергеем Есениным. Брак поэта и внучки великого русского писателя был зарегистрирован по всей форме в отделе при Совете рабочих депутатов Хамовнического района Москвы под № 2514. В соответствующей графе указывалось, что гражданка Толстая принимает фамилию Есенина. Однако Зинаида Николаевна утверждала, что формально Есенин не был разведен со своей предыдущей женой, американской танцовщицей Айседорой Дункан…