Сторожи Москвы
Шрифт:
Сохранившаяся южная стена включает три башни: Дуло, Старую и Новую. Чрезвычайно массивная стена имеет за зубцами проход – галерею на арках, или так называемый верхний бой. Воронкообразные проемы внизу служили для защиты основания стены и назывались приспособлениями «подошвенного боя».
Галерея тянулась круговым обходом, проходя сквозь башни для удобства перегруппировки защитников. На ней располагались бойцы с орудиями, которые стреляли в щелевые просветы. Зубцы служили им каменными щитами. Причем эта линия зубцов стоит не на самой стене, а на особых выдвинутых из нее вперед
Между кронштейнами в полу верхней галереи были оставлены отверстия для поражения подступавшего к самым стенам врага. В них сбрасывали камни, сыпали песок, известь и т. п.
Для того чтобы не подпускать врага к стенам и поражать его с боков фланговым огнем, на расстоянии выстрела возводились могучие башни, выступавшие далеко за линию стены. В зависимости от рельефа местности и диктуемых ею условий обороны башни могли быть круглые, квадратные, многоугольные, правильные и неправильные в плане. Внутри башен сооружалось несколько этажей. В их стенах также делались круглые или щелевидные отверстия, часто располагавшиеся в шахматном порядке.
Верх башен имел открытый балкон, отвечавший по назначению верхней галерее стен. Высокие шатры башен несли сторожевые вышки – смотрильни для сторожевого дозора. Ныне не существующая Солевая башня, помимо оборонного значения, служила и местом хранения запасов соли. Соль из монастырских солеварен запасалась на многие годы и составляла важнейший из источников содержания Симонова монастыря. Ее недостаток во время осады монастыря мог вызвать заболевание гарнизона цингой. Эта же башня называлась Вылазной, так как имела по сторонам малые «вылазные» воротца.
Следующая башня – Кузнечная – выступала углом из глади стены. Эта форма была наиболее выгодна для стрельбы в подступавшего неприятеля с верхних соседних «боев» стены.
Из старых построек монастыря сохранилась великолепная трапезная, при которой в свое время была также гостиная палата для приема наезжавших высокопоставленных лиц и с западной стороны гульбище-смотрильня в виде башни, чтобы любоваться открывавшимися видами на реку и на Москву. Очень интересны огромные подвалы под самой трапезной и древние палаты в башне-смотрильне. Первые предназначались для хранения продуктов, вторые когда-то служили жильем.
Долгое время в советские годы продолжали существовать монашеские кельи. Обычно очень узкие, они представляли как бы цепь отдельных жилых ячеек, каждая с собственным входом. Из-за многочисленности братии строителям приходилось обстраивать кельями почти весь периметр стен. За ними находились черные дворы. Это расположение подсказывалось также желанием, сохранить внутри монастырских стен как можно больше площади для фруктовых садов, служебных дворов и непременного кладбища, которое приносило обители постоянный и очень значительный доход.
Из могил XIX века здесь были наиболее известны погребения семей Загряжских, Олениных, Дурасовых, Соймоновых, Ислентьевых, Муравьевых, Вадбольских и многих других. Среди них сохранялась могила Д. В. Веневитинова, поэта, скончавшегося на двадцать втором году жизни и почтенного вырезанной на надгробном камне эпитафией: «Как знал он жизнь, как мало жил...»
В
С Симоновым монастырем связана одна из романтических страниц истории русской литературы. Около обители находился так называемый Лисьин пруд, около которого Н. М. Карамзин увидел свою героиню – «бедную Лизу», утопившуюся в его водах. С момента выхода повести пруд стал для москвичей Лизиным, и кто только не совершал паломничества к его берегам.
И трагическая страница в истории нашей музыки – деле «русского соловья».
...Который раз застать хозяина дома не удавалось. Впрочем, у настойчивого гостя дел к нему не было. Тимофей Миронович Времев выбрался из Воронежской глуши обернуться с деньгами. Опекунский совет, заемные письма, долговые обязательства – забот хватало. Визит к композитору Александру Александровичу Алябьеву в Леонтьевский переулок был всего лишь данью памяти добрых старых лет. Офицеры расквартированного в Воронеже полка нередко наведывались в соседнюю Голофеевку. Алябьеву доводилось и живать у хлебосольных ее владельцев. Голофеевский помещик Времев был уверен – им найдется о чем поговорить, что вспомнить. Тем более он уже больше месяца жил в Москве и днями собирался возвращаться домой.
21 февраля 1825 года. За столом в алябьевском доме сам композитор, его товарищ по полку Давыдов, Времев, Калугин, сосед Времева по поместью и спутник по московской поездке. Бывший уездный стряпчий в Скопине. Бывший подсудимый. Из докладной записки графа Бенкендорфа Николаю I: «Калугин, оставленный по суду в подозрении за лихоимство в повальном обыске, оглашенный любодеем и бежавший дважды из-под караула». Для двадцати восьми прожитых стряпчим лет Одиссея слишком достаточная, но почему-то не отпугнувшая Времева. У них общие дела, общие планы.
К концу обеда подъедут Н. А. Шатилов и И. А. Глебов. Шатилов – муж сестры композитора, Варвары Александровны, Глебов – еще одна случайная и, подобно Времеву, необязательная встреча. В 12-м году познакомились, в послевоенные годы вообще не видались. Только что приехавший в Москву, теперь уже майор в отставке, в первый раз оказался в алябьевском доме.
Разговоры. Воспоминания. Непременная музыка – так много хозяин редко играл и пел. И все же гости разошлись задолго до полуночи. Первым Глебов, за ним Времев и Калугин, последним зашедший навестить Екатерину Александровну, другую сестру, жившую с братом, Шатилов. Алябьева жила на другом этаже и к гостям Алябьева выходила редко.
Версий последующих событий, как и распорядка всего вечера, сложится множество. Собравший все возможные сведения Бенкендорф не сомневался: вернувшись от Алябьева, Времев лег спать. Наутро им был задуман сложный и непонятный на первый взгляд финт. Времев выезжает из Москвы и ночует на постоялом дворе в Чертанове. Но на следующий день возвращается в столицу, где у него оказывается множество дел. Только такие мастера сыскного дела, как знаменитый Яковлев, могли во всех подробностях их восстановить.