Стоунхендж
Шрифт:
Течение было сильное, плот несло посредине, а когда начало сносить к берегу, Томас молча взялся за длинное весло. Сперва использовал как шест, а когда дно исчезло, умело выгреб на стремнину.
— А куда река течет? — спросила она.
Он пожал плечами.
— Ну, скорее всего, в море. Может быть, по дороге впадает в реку побольше.
Она начала стучать зубами. Уже остыла от бега, а вода в реке оказалась не теплее, чем в ручье.
— Спасибо, — сказала она язвительно, — Никогда бы не подумала!
Он греб, не поворачиваясь к ней. Голос его ровный, размышляющий:
— Это ничего...
Она стиснула кулаки. Он еще брался утешать ее!
— Мне всего двадцать один год, — процедила она с ненавистью. — У меня было больше женихов, чем деревьев в этом лесу.
— Гм... ну, в это я... верю.
Она устремила прожигающий взгляд ему в спину.
— На самом деле!
— Дивны дела твои, Господи, — ответил он тем же ровным тоном, в котором она, однако, уловила издевательские нотки. — Впрочем, мне кажется, тебя еще могли бы взять замуж. Только надо умываться чаще, одеться лучше, ну и, конечно, сбросить пуда два жира. А мужчины бывают разные... И вкусы разные. Я сам знавал одного, который... ха-ха... Словом, кому-то можешь даже очень понравиться.
Она дергалась от его любезностей, словно ее били плетью.
— Спасибо. Такое услышать от меднолобого — можно решить, что он хотел сказать что-то приятное.
— Я и сказал, — удивился он.
Она схватила вне себя другое весло, с яростью замахнулась. Плот сильно качнулся, Яра с силой ударила по белому облаку, потеряла равновесие и упала в воду. Хлопок был таков, что рыбу оглушило на версту вверх и вниз по течению, а брызги взлетели выше вершинок деревьев по обеим берегам.
Она опустилась до самого дна, а когда вынырнула, отплевываясь и захлебываясь, Томас ржал, как боевой конь перед битвой, раскачивался так, что она надеялась, что тоже свалится в реку. Но он лишь лег и, вытянув руку, поймал потерянное весло.
Яра барахталась, пыталась приблизиться к плоту, а прилипшие волосы закрывали глаза. Что-то ткнуло ее в плечо, она ухватилась за твердое, скользкое, больно ударилась грудью о бревно и только тогда поняла, что держится за весло, а другой конец в руках смеющегося Томаса.
Одежда намокла, а сама Яра слишком изнемогла за последний день, так что лишь повисла, ухватившись за торцы бревен. После двух безуспешных попыток подтянуться и влезть за плот бессильно повисла, ее тащило за бревнами.
— Поймала что-нибудь? — спросил Томас с интересом. — Я видел во-о-он такую рыбину!
Он ухватил ее за руку и за ворот, втащил на плот. Вода такими могучими струями хлынула из ее одежды, словно она вобрала в себя половину реки... или добавила своей влаги, как явно подумал, судя по его наглым глазам, англ с разбитой рожей.
Яра отползла от края, села, обхватив колени руками. Ее трясло, воздух был таким же холодным, как и вода.
— Боги видят, — сказала она, — как я ненавижу тебя!
— Ладно-ладно, — успокоил он. — Я же знаю, ты хотела лишь привлечь мое внимание. Для того и в воду бросилась.
— Дурак!
— Так зачем же стараешься? Разве что сама...
Он снял через голову вязаную рубаху, швырнул ей. Голос стал повелительным:
— Переоденься. В мокрой одежде замерзнешь до смерти.
Ее
Он отвернулся, с безучастным видом работал веслом. Яра заколебалась, хоть и замерзла уже до полусмерти, но раздеваться донага в шаге от молодого мужчины... Зачем она помогла ему избежать страшной участи в руках Ночного Сокола, попадись он снова — сама замучает до смерти, сдерет с живого шкуру.
Наблюдая за ним подозрительно, — как же, не повернется! — она торопливо снимала платье, ветерок ожег и без того синюю в пупырышках голую кожу, а мокрая ткань прилипала, не желая отделяться, а мужчина стоял совсем рядом, она задевала его локтем, неспешно двигал веслом, вот-вот ему наскучит и повернется, наконец она содрала липнущее платье, швырнула под ноги. Боги, до чего же теплая эта пропахшая потом рубаха, до чего же в ней хорошо!
Только теперь Яра поверила, что в самом деле замерзла бы, не освободись от мокрой одежды. Рубаха достигала ей почти до колен, а когда Яра села, удалось натянуть до самого пола. Томас медленно повернулся, оглядел ее с головы до ног.
— Оказывается, ты не такая уж и толстая...
— Зато ты... — простучала она зубами, — зато ты...
— Да нет, правда.
— Скотина, все-таки подглядывал!
Летом день еще тянулся бы долго, но на убранный желтыми и красными листьями лес сумерки опустились рано. На потемневшем небе заблистали звезды, над вершинами деревьев всплыла крупная луна. Она осветила темные тучки, что ползли неутомимо и ночью, по реке пробежала серебристая дорожка. Звезды отражались в воде размытые, пляшущие из стороны в сторону.
Воздух стал холоднее, и теплая рубаха уже не спасала. Яра сперва стучала зубами, потом тряслась всем телом. Наконец перестала ощущать ноги, а затем и руки, холод начал вгрызаться в самые внутренности. Вода плескала о край плота, лизала ее голые ноги.
— Я замерзаю, — прошептала Яра.
Томас быстро посмотрел, отвернулся.
— Надо уплыть как можно дальше.
— Но я... замерзну.
— Что ж, баба с плота, плотнику легче.
Она стиснула зубы, чувствуя, как лютый холод грызет ей печень, замораживает кровь, начинает останавливает сердце. В кишечнике было тяжело, она терпела уже давно, но не решалась облегчить хотя бы мочевой пузырь, хотя наглый рыцарь снова отвернулся, усиленно работал веслом.
— Ладно, — сказал он внезапно. — Дальше плыть опасно. Они уже явно добрались до истоков ручья. Кто-то догадается искать нас по реке.
У нее уже не было силы радоваться, когда он повернул плот к темному берегу. Едва различимые деревья приближались мучительно медленно. Когда оставалось до них две-три сажени, Томас соскочил в воду, потащил плот к берегу. Яра едва удержалась при таком стремительном скольжении по воде — догадалась вцепиться, когда под днищем заскрипел песок. Она соступила в темноту, вскрикнула. Воды по лодыжку, но ожгла, как ледяным огнем. Яра даже не думала, что, и без того озябнув как никогда в жизни, может ощутил холод еще сильнее.