Стоунхендж
Шрифт:
– Ночью мы захватим их сонными и перебьем, – проговорил Ар Апа.
– Хорошо бы – на лучший результат нечего даже надеяться. Но разве ты уверен в победе? А если погибнут не все, если их войско многочисленно и сильно, то утром уцелевшие…
– На этот раз я не могу воспользоваться твоим советом, – ответил Эсон. – Настало время битвы.
Быки-вожди торжественно склонили головы.
– Опять убивать! – отчаянно закричала Найкери, с размаха бросив на пол чашку. Чашка разбилась, во все стороны брызнул эль. В соседней комнате жалобно заплакал ребенок. – Убивать! Умеете ли вы делать что-нибудь другое? Неужели это все, на что
Оскорбленный словами Найкери, Эсон повернулся спиной к женщине, а вожди обнаружили нечто весьма любопытное за распахнутой дверью. За всех ответил Интеб – тоже разгневавшийся:
– Есть и другое, но что в том – пусть все будет как будет. Мужу дано благородство, которое неведомо низшим животным. И в жизни воина, в битвах оно проявляется самым высоким образом. Благородство, женщина, – слово это прозвучало плевком, – такая вещь, которой тебе не понять.
– И понимать нечего. Это безумие. Вы как олени весной… они бьют друг друга рогами, а потом погибают. Сцепятся рогами – и погибли оба. Не хочу понимать. Убийства…
Эсон вскочил на ноги. Схватив за плечи, он вытолкал Найкери из комнаты и захлопнул за ней дверь. В словах ее звучало проклятие, и на мужей словно пал мрак.
– Эсон – ты воитель, – невозмутимо произнес Интеб. – Муж битвы стоит во главе прочих мужей. Ты стоишь выше всех воинов. Сотни витязей кидаются исполнять твое слово. Куда же ты поведешь нас?
Эсон коснулся рукояти меча.
– Конечно, на битву. Если нам суждено умереть, встретим смерть, как подобает воинам.
Эпилог
Первым шел невысокий смуглый мужчина в бурой одежде – как те стволы, среди которых вела их тропа. Рядом с ним шагал воин в бронзовом панцире. Муж не молодой, но еще стройный, не согнувшийся под весом доспехов и длинного меча. Позади из леса появлялись все новые и новые воины, шедшие легко, не чувствуя ни веса брони, ни тяжести заплечных мешков, они перекликались и пели песни. Золоченой змеей извивался отряд по равнине, в нем было более сотни воинов.
Когда солнце достигло зенита, они остановились, чтобы подкрепиться и утолить жажду, и после короткого отдыха направились дальше. Наконец стемнело, и проводник, мужчина в белой одежде, указал на холм посреди равнины. Над ним вился дымок костров и серыми тенями поднимались огромные каменные глыбы. Отряд шел вперед, люди перекликались, обсуждая странное зрелище. Оказалось, что холм имеет форму кольцевой насыпи. Воины направились к прорезавшей ее выемке и нестройной толпой миновали узкий вход.
К внутренней стороне вала жались деревянные хижины, небольшие домишки. Из дверей выглядывали испуганные лица. Появились мужчины с каменными топорами, они отступили, заметив появление все новых и новых воинов. Предводитель велел отряду остановиться и один направился к кольцу каменных ворот, за которыми вздымались еще более могучие каменные арки. Их было пять: величественных, вселяющих трепет.
Рядом с ними предводитель отряда казался себе карликом.
– Во всем мире ты не увидишь ничего подобного, – послышался рядом голос, и воин быстро обернулся, привычно хватаясь за меч.
Навстречу ему ковылял одетый в лохмотья невысокий смуглый человек, похожий на приведшего их проводника. Предводитель
– Ты не атлант, – проговорил он. Чистый голос и четкая речь не вязались с лохмотьями. – Будь добр, скажи мне, кто ты и зачем пришел сюда.
– Я – Форос Микенский. Мои люди родом в основном из Микен, есть еще из Асины и Тиринфа, из других городов Арголиды.
– Тогда приветствую тебя, приветствую. Твое лицо сразу показалось мне знакомым: мы встречались. Я – Интеб-египтянин.
– Зодчий? – Форос пригляделся и покачал головой. – Похож, только…
– Много лет миновало, много всяких бед приключилось со мной. Сядем? Нога не дает мне стоять. Вон туда – на этот длинный камень. Некогда его называли камнем говорения. Поговорим же.
Следуя за прихрамывающим Интебом, Форос снова покачал головой. Судя по разговору египтянина, душа его была изранена столь же, как и тело. Они сели, глядя на возвышающиеся над головой камни.
– Моя работа, – сказал Интеб, и в голосе его прибавилось силы. – Я поставил эти камни для Эсона. Место это зовется Дан Эсон, дан йерниев.
– А где сам Эсон? Мы ищем его. Торговцы с севера, герамании, донесли весть о нем царю Перимеду.
– Ты опоздал.
– Войны были, и путь неблизок.
– Войны есть и были всегда… война – дело мужское. Мы здесь воевали с атлантами. И я в том числе – видишь эти благородные раны? Великая была битва, пусть мы и проиграли ее.
– Эсона убили?
– Нет, захватили живым, но перед этим он успел сразить многих. Я видел, как его уносили, раненого, потерявшего сознание. Потом я узнал, что он был еще жив, когда атланты уплыли отсюда. Они увезли его на своем корабле. Так что сейчас он, конечно, мертв.
– Когда это случилось? – негромко, чтобы скрыть волнение, спросил Форос.
– Когда? Я потерял счет месяцам. – Зодчий огляделся. – Сейчас у нас сухой месяц пейни, по египетскому счету. Значит, это случилось месяцев тринадцать назад – в месяц эпипи.
Поднявшись на ноги, Форос стал взволнованно прохаживаться.
– Мы мечтали найти его живым, но, мне кажется, и сам Перимед уже не надеялся на это. Мы знали, что атланты послали сюда отряд, поэтому я взял семь кораблей. Но атланты давно уплыли, лишь небольшой отряд оставался на копи – все они мертвы. Значит, они увезли Эсона с собой в Атлантиду?
– Куда же еще идти кораблям атлантов? – вопросительно произнес Интеб, потирая ногу.
– Действительно, куда? Если ветер был попутным, они успели вовремя. Эсон, брат мой двоюродный, мертв, но он принял благородную смерть, зная, что Атлантиду ожидает неизбежная гибель.
– Ты говоришь загадками, а я очень устал.
– Тогда слушай, египтянин. Ты знал его…
– Любил.
– Тогда узнай, как он умер. Мир стал другим. Был день огня, солнце побагровело и стало черным, земля содрогалась, и в Микенах с неба сыпался пепел. А когда мы спустились к морю, оказалось, что воды вздыбились и смыли в море все города, что были на побережье. Люди еще не видали подобных волн. Пострадали и далекие города, до самой Трои. Все корабли погибли, все побережье было разрушено. Мы построили корабли и поплыли на Крит. Нет больше Феры, священной отчизны атлантов. Берега Крита опустошены, корабли утонули. Микены правят теперь Атлантидой и Арголидой, могучие Микены правят всеми со своего утеса, далекого от моря.