Стой под дождём

Галкин Алексей

И когда я в три секунды стал инвалидом, когда дом опустел, и замолчал телефон, я понял, что схожу с ума. Вечерами, когда абсолютно нечего делать, я стал самому себе звонить с мобильного на домашний, чтобы слышать голос ранее ненавистного телефона. Я перестал смотреть телевизор, так как не имел возможности поделиться с кем-нибудь увиденным, по той же причине перестал читать прессу. Уткнувшись в Достоевского и в Библию, я перестал выходить из дома, добровольно приковав себя к кровати. Единственным моим другом, не бросившим меня, был Александр Дашков, изредка приходящего ко

мне поболтать, попить кофейку и отвлечь меня от разных дурных мыслей. Но когда прошли эти три секунды, растянувшиеся в два года, я вдруг ясно понял, что не имею никакого права кого-то осуждать. Все это – предупреждение с Неба, Бог просто предупреждает меня: «Одумайся! Зачем губишь душу свою? Остановись!». Я прислушался и остановился. В то же самое мгновение, я неожиданно для себя понял, что восхищаюсь каждой травинкой, каждым листочком, что люблю все человечество в целом и каждого человека в отдельности. Врачи, к тому времени плюнувшие на меня, с нескрываемым удивлением обнаружили мое нежелание уходить в мир иной. Постепенно рука и нога начали выполнять привычные для себя функции, мозг заработал в обычном режиме, причем мысли стали глубже и объемнее. Речь, правда, не очень хотела приходить в норму и вызывала некоторое беспокойство. Но одно я понял – это предупреждение и Господь не оставит меня, он даст мне еще шанс, надо только перемолоть в себе гордость и тщеславие.

Поэтому, сейчас, когда я кому-то стал нужен, когда кто-то нуждается в моей поддержке, я просто обязан выполнить то, о чем просит меня потомственный дворянин, господин Дашков. Ни ради своей гордости и тщеславия, ни для доказательства того, что я еще в состоянии делать полезные и приятные дела, а просто для самого Саньки, не оставившего меня в трудные дни, когда дом опустел и замолчал телефон, для моего единственного друга…

И опять перед моими глазами, в памяти моей поплыли картинки бурной юности.

…Эх, Володя, Володенька! Как же мы рассекали с тобой по Москве много лет назад. Все лучшие рестораны готовы были всосать нас, будто пыль в пылесос, в свои объятья. ВТО и ЦДРИ расстилали перед нами изысканные закуски и вливали в нас армянский коньяк. Володька Кудинов, подающий надежды режиссер «Мосфильма», снявший к тому времени несколько, довольно скандальных, фильмиков в «Фитиле», безукоризненно выбритый, надушенный, в строгой финской «тройке», с модельным прикидом на голове, стрелял своими веселыми и озорными глазками во все стороны. Это были не глаза, а петарды, прицельно поражающие женские сердца. Я же всегда носил ярко-синие, потертые, где надо, джинсы-дудочки, очки, как у кота Базилио, темные и круглые и на голове великолепнейшую шевелюру до плеч. Так что нас с Володей всегда было видно за версту еще и потому, что он был под два метра, а я на голову ниже. Кроме того, он обладал феноменальной способностью – разговаривал исключительно матом, да и как я понял из телефонного разговора с ним, мат остался его лучшим другом по сей день. Нет! Все деловые встречи начинались всегда довольно пристойно. «Прошу вас…», «позвольте отрекомендоваться», «что вы, что вы», «если вам будет угодно», «если вас не затруднит», и так,

в таком духе встреча продолжалась максимум пятнадцать-двадцать минут. Но потом!.. А потом текла река-Мат. На нашей Земле есть разные реки: Волга, Миссисипи, Амазонка и т.д. У Володьки Кудинова была собственная река, лично им открытая, причем она была гораздо полноводнее, чем выше названные, со всевозможными порогами, отмелями и водопадами. Имя ей было – Мат.

Именно Володя и сообщил мне по телефону, что завтра на Белорусском вокзале он встречает своего «друга детства», а ныне гражданина Бельгии Андрея Дрожжина. И прибывает этот друг со своей женой, внучкой царского губернатора города Пскова, Ириной. Кудинов поведал также, что Ирина никогда не была на своей исторической Родине и жаждет посетить города: Псков, Санкт-Петербург и, разумеется, Москву. Узнал я и о том, что внучка губернатора в совершенстве владеет русским языком, но тем, на котором изъяснялось русское дворянство.

– Как же ты с ней будешь общаться? – Искренне изумился я. – Ты же не сможешь не материться?!

– Прорвемся! – Энергично успокоил меня Володька. – В общем так, завтра вечером созвон, послезавтра у меня, – сказал и повесил трубку.

Я намеренно здесь употребил нормативную лексику. На самом деле, во время получаемой мной всей информации, по телефонному проводу разливалась река-Мат и единственными, пристойными словами были имена собственные и предлоги, а в конце разговора слово «созвон».

Я радовался, как дитя. Каким Володька был, таким он и остался. А был он, в первую очередь, авантюристом. Поэтому я и был счастлив. Я просто поверил в успех.

Глава шестая. Дашков – 2

Попал я с Нужным, не знаю куда, а точнее на Можайское шоссе, напротив универсама «Можайский», дом где-то во дворах, убей, не найду.

Володя Кудинов был именно таким, каким изобразил мне его Ян: высоким, веселым, выпившим – все эпитеты на букву «В». Глаза его, правда, жили отдельно. Они были голубыми, глубокими и поразительно добрыми, излучающими какую-то неземную теплоту и свет. Ян познакомил нас.

Гости еще не подошли, хотя жили в этом же подъезде, на последнем пятом этаже.

– У них, в Бельгии, принято приходить точно в назначенное время или минуты на три даже опоздать, – видя мое недоумение и, прочитав вопрос в моих глазах: «А где все». – Мы-то привыкли, – посмеиваясь, продолжал он, – к двенадцати, а значит на полчаса раньше или на час позже. Ладно, ладно, это я так, шутя. Ты, Сашок, не тушуйся, свои ведь все, давайте, ребятки, лучше жахнем по маленькой!

Водка стала довольно активно разливаться по рюмашкам. Я, после второй выпитой, пока Владимир трепался по неожиданно зазвонившему телефону, тихо спросил у Яна:

– А почему он не материться? Как-то, даже скучновато?

– Он сейчас, во-первых, трезвый, а во-вторых, и это главное, находится в образе хозяина светского салона. Понял?

– Понять-то я понял, не принимай меня за дурака, – отпарировал я, делая вид, что немного оскорбился. – А когда он выйдет из этого образа?

Конец ознакомительного фрагмента.