Стоя на краю неба

Эльтеррус Иар

Ит подумал, сколько же лапши навешал им «Молот» про официалов, и помрачнел еще больше.

Скрипач дожевал последнюю ягодку, залпом допил лхус, поставил чашку рядом с собой на пол. Потом повернулся к сидящей рядом светловолосой эмпатке и вполголоса сказал:

– Ты, если собираешься в кого-то стрелять, всегда думай про угол обзора. Ты очень неудачно встала, понимаешь? У тебя угол был градусов тридцать, а все остальное – в слепой зоне. Даже трехлетний ребенок через эту зону к тебе бы подошел, а ты бы не заметила.

– Там нельзя было встать иначе, – ответила она. – Дверь…

– Можно, – уверенно возразил Скрипач. –

Сейчас объясню, как.

«Вот это правильно», – подумал Ит. Тоже выловил ягоду из чашки – вкусные они все-таки. Кисло-сладкие, с терпким, ни на что не похожим запахом. Отправил ягоду в рот, потянулся за следующей.

– Но ведь так в меня бы попали, – возразила девушка.

– И опять нет. Поиграй немножко со светом. Ты в тени, а глаз у того, кто тебя хочет увидеть, к темноте не привык. Тебе нужно понять, где будет расположена его слепая зона.

– А если ночь?

– И это тоже решается…

– Ит, вы наелись? – спросила Орбели.

– Угу, – кивнул тот. – Спасибо большое.

– Да не за что. Знаете, прогуляйтесь часок по лагерю, уже вечер, на вас никто не обратит внимания, – предложила Орбели. – Мне надо… поговорить со своими.

«И дать группе порыться в наших вещах, – продолжил про себя Ит. – Ладно, не страшно. Пусть покопаются». Ничего интересного с собой у них не было, но об одном Ит сейчас был готов поспорить на что угодно – все девушки к их приходу будут пахнуть «Сияющим днем», духами, которые он предусмотрительно положил в свою сумку на самый верх. Универсальный запах, пользующийся популярностью сразу у трех рас в этом участке кластера – его с одинаковым удовольствием покупают и рауф, и люди, и когни. Парфюмер, создавший этот аромат, озолотился – духи сейчас производит сотня фабрик в десятке миров, и спрос не падает. И не собирается, несмотря на взвинченную втрое цену.

– Хорошо, Син. – Он легко поднялся на ноги. Скрипач, вежливо кивнув девушке, с которой говорил, тоже встал. – Мы придем через два часа. Этого вам хватит?

– Через час, – поправила она. – К вам у нас тоже есть разговор.

* * *

Лагерь для начала прошли наискось – посмотреть пути отхода, расположение корпусов и все прочее. Обнаружили давно разрушенный забор, несколько тропинок, ведущих к лесу, да маленький ручеек, выложенный по берегам искусственным камнем. Запустение было повсюду, запустение и разруха. Обветшавшие корпуса, проросшая сквозь щели в покрытии дорожек трава, разросшиеся деревья и кусты. А ведь раньше это было замечательное место, подумалось Иту. Тут, наверное, было когда-то очень красиво. Он мысленно убрал все признаки ветхости, восстановил развалины – и присвистнул от удивления. Да у них на Орине учебный комплекс поскромнее будет, чем этот лагерь! Огромная территория. Замечательные дома для детей. С высокими потолками, светлые, теплые. Корпуса стоят в хвойном чистом лесу. И удобств выше крыши – взять хоть бассейн… Если присмотреться, то можно разглядеть между корпусами игровые площадки, заброшенные клумбы. У леса обнаружилось небольшое озеро, сейчас затянутое камышом и ряской, – на его берегу догнивали под провалившимся навесом несколько деревянных лодок.

– Хин-чу, Хин-чу! Иди ужинать! Ты где, негодник!? Хин-чу! Иди домой!.. Иди домой немедленно! – Женщина, явно не рауф, а вполне человек, звала ребенка. Вскоре к ней присоединилась еще одна, на это раз уже рауф:

– Абита! Я пожалуюсь папе на тебя!..

А ну домой! Ну куда они опять забрались, паршивцы!..

В кустах позади раздался негромкий шорох. Ит и Скрипач с интересом оглянулись. Ветки раздвинулись, и показалось мальчишеское личико, а следом за ним из куста выглянула девчонка лет десяти, рауф. Мальчик, увидев Скрипача и Ита, тут же прижал палец к губам и помотал головой – мол, не выдавай, молчи!

– Как знаешь, – прошептал Скрипач. – А если мать по попе за это взгреет?

– Не взгреет, она добрая, – тоже шепотом ответил мальчик. – Мы доиграем и придем.

Девочка часто-часто закивала.

– Мы солнечного зайчика поймали, – шепнула она. – Его надо покормить.

– И чем кормят солнечных зайчиков? – поинтересовался Ит.

– Светом из зеркала, – со знанием дела отозвалась девочка. – Он в коробке… в моей коробке.

– Битка, какая разница, чья коробка? – сердито шикнул на нее мальчик. – Зайчик важнее.

– Ладно, кормите, мы не скажем, что вы тут, – Скрипач усмехнулся. Дети мигом скрылись в кустах, и оттуда вскоре донесся еле слышный шепот: «А может, ему туда кусочек сахара положить?»

«Не имеем права, – думал Ит, идя следом за Скрипачом по лагерю. – Мы не имеем права на сиюминутную жалость, на сострадание, на необдуманные решения. До чего же хочется иногда взять всех в охапку и утащить туда, где безопасно и хорошо!.. Так что же, выходит дело – весь мир брать в охапку? Охапки-то хватит? То-то и оно…

Любые дети – чудесны, любые женщины – достойны лучшей жизни, любые мужчины – должны жить иначе, и вообще, этот мир, он весь устроен через пятую точку, на которой сидят, вот только действовать избирательно ты, официал, не имеешь права.

Зато ты имеешь право на другое.

Ты можешь сказать тем, у кого есть силы: там-то и там-то происходит то-то и то-то. И те, кто имеет силы, обязаны прислушаться к тебе. Потому что они сами тебя вырастили, выучили – и сделали тем, кто ты есть. Имеющим право говорить о том, что видишь.

Казалось бы, этого мало.

На самом деле – это очень и очень много.

Нет доверия глазам, которые врут, ведь так? А тебе – доверяют. И когда ты в отчете, в первичном анализе, пишешь о веерном расслоении, одном из самых страшных социальных явлений, на самом деле верят.

И появляется шанс, что через год в этот лагерь придет кто-то еще – не местные власти, отнюдь. И будет большая репатриация, и девочка Абита вместе с мамой и папой отправится куда-нибудь, где они смогут купить себе хотя бы жилье… и где папе не придется работать шлюхой в Зеленом квартале. И, может быть, им достанется даже немного денег для обустройства. То есть они получат право на полноценную жизнь, а не на прозябание, как сейчас.

Но для этого ты, дорогой агент, обязан ожесточить свое сердце – и для начала не пускать туда девочку-рауф и мальчика-человека, поймавших солнечного зайчика и пытающихся накормить его сахаром, а должен ты думать про веерное расслоение и про тот разговор, который предстоит тебе через полчаса.

И только так…»

Лагерь постепенно оживал. С наступлением темноты из корпусов начали выходить жители, преимущественно женщины обеих рас, тут и там бегали дети, их оказалось неожиданно много; кто-то прокричал, что сейчас дадут свет на целых два часа, генератор починили, и большинство женщин заторопилось обратно в дома: по всей видимости, готовить и стирать.