Стоять в огне
Шрифт:
Штубер до сих пор с ужасом и отвращением вспоминает то, что произошло потом. Стрелок отвел обреченных за километр от лагеря, к трем росшим на краю каменистого обрыва деревьям, привязал их, потом сходил за канистрой керосина и облил нижние части деревьев и ноги обреченных. Все это время Штубер и Зебольд следили за ним, скрываясь в кустарнике, и слышали, как, поджигая одного цыгана, Стрелок приказывал двум другим: «Смотрите и войте, как волки! Вас ждет то же самое!» После этого уселся на камень и молча смотрел и слушал, как в страшных муках погибает первая жертва. При этом его возмущало, что оба цыгана время от времени теряли сознание. Ленясь подходить к жертвам, палач бросал в них камнями и кричал: «Я
Почему-то ему очень не хватало именно их вытья, от которого так и не замеченные Стрелком Штубер и Зебольд содрогались, словно их самих вот-вот должны были поджечь.
Когда первый цыган сгорел, этот новоявленный инквизитор невозмутимо поджег второго и снова около получаса просидел, глядя, как в обнимку друг с другом погибают человек и дерево, и был страшно огорчен, увидев, что третий цыган уже мертв. Он просто не выдержал пытки этим зрелищем.
— Неплохая работа, — похвалил его Зебольд, выйдя из своего укрытия (Штубер решил не раскрывать себя). Теперь можешь зарыть их в землю или сбрось в обрыв.
— Так ведь до утра еще есть время, — деловито ответил Стрелок-Инквизитор. — Еще вон того, околевшего, подогрею, и потом уже всех троих… То есть все то, что там от них останется…
Зебольда, никогда не страдавшего излишней чувствительностью, неожиданно затошнило, и он поспешно отошел. Подоспевшие к тому времени другие русские, навербованные из бывших пленных, — те вообще не смогли приблизиться к месту казни, а Толкунов снова спокойно уселся на свой камень и, глядя на третий факел, просидел до самого рассвета. Кто знает, возможно, при этом он представлял себе, что, как и прежде, сидит у печи крематория и смотрит в окошечко. Ведь там, в лагере, он был единственным из команды, кто любил наблюдать это зрелище. По крайней мере, именно за этим занятием трижды заставал его начальник охраны лагеря. После этого и решил, что такого человека надо сохранить для Штубера.
— Нет, это не в тыл к русским, Стрелок-Инквизитор, — окончательно развеял сомнения Толкунова Штубер. — Это чуть поближе. Правда, что войну вы начинали стрелком-радистом бомбардировщика?
— Сначала я служил в аэродромной прислуге, потом посадили вместо убитого стрелка. В рации я немного смыслил. На девятом вылете подбили. Выбросился с парашютом. Остальные погибли вместе с самолетом, направив его на шоссе. Все это я уже рассказывал вам.
— Никогда нелишне вспомнить прошлое, — заметил Штубер, подходя к бойнице и поворачиваясь к Стрелку-Инквизитору и Зебольду спиной. Он любил говорить, стоя спиной к собеседнику, и многие считали, что подражает фюреру. Однако сам он не стремился к этому. Его отец, рафинированный, голубых кровей аристократ генерал Штубер, всегда говорил так с людьми, которые по каким-либо причинам раздражали его или же были недостойны того, чтобы оказаться по-дружески принятыми и понятыми. Так что эту манеру Вилли перенял от отца еще в детстве, когда о Гитлере он и не слышал.
— Хотите определить меня в авиацию?
— В общих чертах вы знаете устройство самолета, владеете летной терминологией; летная форма тоже привычна для вас, — вслух рассуждал гауптштурмфюрер.
— Неужели вновь придется?…
— Не летать, нет. Это исключено.
— Что же тогда?
— Попав в самолет, вы обязательно подожжете его и будете спокойно наблюдать, как он пылает вместе с вами, пока не грохнетесь об землю. Нас такой исход не устраивает. — Штубер никогда не обращал внимания на то, как подопечные реагируют на его не всегда деликатные шутки. В то же время эти шутки позволяли ему откровенно высказывать все, что он думает о них. В иносказательной форме, конечно. — Вы станете стрелком-радистом самолета, который доставил сюда, в наши леса, небольшой разведывательный
— Но все же справится с ней не каждый, — уточнил Зебольд. — Поэтому лучшей кандидатуры, чем наш Стрелок-Инквизитор, не найти. — Как ни странно, Толкунов так ни разу не запротестовал против этой клички — Инквизитор. Сразу же принял ее как должное. — Только он способен выдержать любую проверку здесь, в тылу у фашистских оккупантов, — осклабился фельдфебель. — Даже если ее будет вести профессиональный летчик. Если, конечно, мы подскажем Стрелку-Инквизитору, из какого аэродрома поднялся его самолет, каким курсом шел, сколько было десантников, их задание.
— Задание я не мог знать, — заметил Толкунов. — Их посадили на борт и приказали нам лететь. Но кто летит, куда, с какой целью, с кем потом выходит на связь — все это держится в тайне.
— Поняли, Зебольд? Я всегда говорил, что в любом деле нужен профессионал. А мы с вами в делах авиаторов дилетанты. — Штубер посмотрел на часы. — Через пять минут должен прибыть человек из ведомства Роттенберга. С обмундированием и амуницией. Сейчас вы его встретите и останетесь втроем в самой большой палатке. Никто в лагере не должен знать, к чему вы, Зебольд, готовите нашего агента.
— Яволь, господин гауптштурмфюрер.
— Да, и еще… Сначала вы очень трогательно его проинструктируете. Потом проведете беседу с пристрастием в «крестьянской избе». Ну а затем, если окажется, что ваш подопечный хорошо усвоил свою легенду, — основательный допрос в «штабе партизанского отряда». Сценарий вам всем троим знаком. Роли расписаны. Спектакль должен пройти при несмолкаемой овации публики. — Штубер пожевал нижнюю губу, поиграл желваками и вдруг, никак не связывая это со всем тем, о чем здесь только что говорилось, сказал: — Мне надоела эта крепость. И эта дурацкая башня, Зебольд. На окраине Подольска я приметил обнесенный каменным забором особняк. Не пора ли нам перебраться туда?
— Это не тот, где мы зимовали, господин гауптштурмфюрер?
— Именно тот. Но по-настоящему я приметил его только летом.
Фельдфебель понял, что разговор окончен и, молча кивнув Штуберу, похлопал Толкунова по плечу:
— Во всем остальном мы разберемся сами, Стрелок-Инквизитор.
58
Когда утром Штубер подъехал на своей восстановленной «фюрер-пропаганд-машинен» к отделению гестапо, Роттенберг уже ждал его в стоявшем посреди двора «оппель-адмирале».
— Чтобы упредить ваши вопросы, сразу же объясняю: мы вместе выезжаем в лес, будем руководить операцией против отрядов Иванюка и Роднина, — объяснил оберштурмбаннфюрер, поздоровавшись и пригласив Штубера сесть на заднее сиденье своей машины. — Разгромить это соединение сейчас вряд ли удастся. Не хватит сил. Они будут маневрировать, разобьются на мелкие группы и начнут просачиваться в соседние леса. Поэтому назовем эту акцию операцией оттеснения.
— Цель — не дать им соединиться с десантниками, — продолжил его мысль Штубер.