Страдание и его роль в культуре
Шрифт:
Страдание есть неотъемлемая часть многообразия и даже богатства человеческой жизни. Оно нашло отражение в искусстве, литературе, языке, символах и архетипах и, конечно, в мифах. Мир мифа, как писал Э. Кассирер, это драматический мир: мир действий, усилий, борющихся сил. Схватка таких сил усматривается во всех явлениях природы. Все, что находится в поле зрения или чувства, окутано атмосферой радости или горя, муки, волнения, ликования или уныния. Здесь нельзя говорить о вещах как о мертвом, безразличном веществе. Все объекты доброжелательны или зловредны, дружественны или враждебны, привычны или страшны, привлекательно очаровательны или отталкивающе угрожающи[1]. Чтобы ослабить тревогу по поводу страданий,
Страдания занимали и занимают столь заметное место в жизни людей, что обойти эту проблему невозможно. О ней высказывались очень многие мыслители, философы, писатели, деятели искусства, политики и др., словом, все те, кто пытается понять жизнь и ее истоки; хотя научных работ, посвященных только собственно теме страдания, очень мало.
А. Франс писал, что страданию мы обязаны всем, что есть в нас доброго, А. Эйнштейн — что путь к величию проходит через страдание, Л. Фейхтвангер — что оно делает сильного сильнее. Между тем из сказанного непонятно, о каком страдании идет речь и каким образом оно играет столь положительную роль. Неужели преждевременная смерть близкого делает нас добрее, приводит к величию или помогает сильному стать еще сильнее? Поэтому очень важно иметь в виду, о каком именно страдании идет речь, ведь как бы нам ни хотелось величия и силы, мы не желаем любимому человеку тяжкой болезни или смерти! Другое дело, если человека заставляют страдать в застенке, пытают там, но он все-таки остается в живых. Но разве только таким путем могут быть достигнуты величие, доброта, мудрость, сила и т. д.? Франс, Эйнштейн, Фейхтвангер и многочисленные православные религиозные философы, восхвалявшие страдания, — они-то сами страдали?
Я убежден, что страдание всегда есть зло, хотя и неизбежное. Прав был А. С. Пушкин, говоривший, что если несчастье — хорошая школа, то счастье — лучший университет.
Работы православных философов я очень редко подвергаю критическому анализу, потому что это бесполезно. Однако, исследуя такую крайне болезненную проблему, как страдание, трудно пройти мимо некоторых религиозных положений о ней. Например, русский религиозный философ Н. С. Арсеньев написал о нем в книге «О жизни переизбыточествующей» следующее.
Оказывается, страдание допущено Богом-Творцом, но оно «примиряется» (?) фактом Его близости в нашем страдании. Такая близость — это не объяснение страдания, но его преображение. При этом открывается нечто новое, распахиваются двери в глубинную сущность бытия, страдание освящается. В полном соответствии с духом русского православия Арсеньев утверждает, что есть огромное достоинство в страдании, нищете и лишениях, которые со смирением и с послушностью принимаются из рук Божьих. Есть якобы радость в наготе от всякого имущества, в утрате всего земного достояния, поскольку чем больше они выражены, тем сильнее ощущается и понимается, что ты — единственное достояние и сокровище. Как ни странно это звучит, но распятие Христа вовсе не жестокая кара (а именно так, по моему мнению, и воспринимал ее Сам распятый), а проявление любви Бога-Отца к Своему Сыну.
Можно было бы продолжить изложение Н. С. Арсеньева. Что за близость Бога в страдании? К кому? К тому, кто терзаем в концентрационном лагере или кого пытают разбойники, чтобы он выдал им свои ценности? Испытывает ли близость к Богу тот, чьих родных подвергают пыткам на его глазах? Бедный Иов не только был близок к Богу, но даже вступил с Ним в диалог, но это совсем не смягчило его страдания, ведь были уничтожены все его дети и жена, правда, потом ему «послали» других.
Особенно кощунственно и антисоциально звучат слова Арсеньева о том, что есть огромное достоинство в страдании, нищете и лишениях, есть радость в наготе от всякого имущества и в утрате всего земного достояния. Именно такие утверждения, более чем характерные для Русской православной церкви, оправдывают нужду и даже нищету народов России, которые
Разумеется, тяжело, даже неизлечимо больной человек вполне может искать утешение в Боге, стремиться к Нему, чувствовать Его близость, но все это диктуется страхом смерти и надеждой (правда, не абсолютной), что душа его бессмертна. Стремление же к страданиям есть не что иное, как мазохизм. Однако далеко не все христианские учения призывают к нужде, лишениям и страданиям. Прямо противоположную позицию занимают католицизм и (особенно) протестантизм, которые всеми силами стимулировали предпринимательство и упорный труд, тем самым создавая материальное процветание стран и отдельных людей, исповедующих эти направления, при этом не ущемляя религиозную духовность.
Религиозная мысль должна всемерно помогать социальному, экономическому и техническому прогрессу, попросту говоря — человеческому счастью, а не быть препятствием, причем непреодолимым, для них.
Воспевание Н. С. Арсеньевым страданий не является единичным эпизодом в русском православии. Так, Е. Н. Трубецкой считал, что страдания младенца, о которых писал Ф. М. Достоевский, ничто в сравнении со страданиями Богочеловека[2], но думается, что Христос Сам не согласился бы с таким утверждением. Еще Трубецкой полагал, что «страдание может быть оправдано лишь постольку, поскольку между ним и благим смыслом жизни есть не только внешняя, но и внутренняя связь, т. е. поскольку величайшее страдание жизни просветляется и озаряется до дна всею полнотою мирового смысла»[3].
Во-первых, оправдать страдание можно лишь в том случае, если оно переживается ради близкого человека или великой цели. Во-вторых, миллионы людей пережили величайшие страдания в гитлеровских и ленинско-сталинских концентрационных лагерях, но эти страдания отнюдь не просветляли. Люди там думали не об озарении и не о просветлении, а лишь о том, как бы не умереть от голода и болезней, не попасть в газовую камеру. Впрочем, никакого оправдания страданию, чинимому чужой злой волей, быть не может.
Несмотря на всю важность изучения страданий, эта проблема недостаточно исследована наукой, в том числе философией, которая часто обходит ее, практически полностью отдав ее на откуп религии. Религия же никогда не игнорировала эту вечную тему; бесчисленное множество религиозных и философско-религиозных сочинений посвящено именно ей. Тем самым страдание было мистифицировано, что не преодолено и в настоящее время, а это не может не препятствовать действительному познанию данного явления. Отсутствие к нему должного внимания науки весьма существенно компенсировано тем, что искусство и художественная литература всегда уделяли страданию первостепенное, неослабевающее внимание.
Разумеется, я далек от мысли, что в настоящей книге мне удалось открыть все тайны страдания, все его причины и последствия, все особенности его природы. Этого не удалось сделать никому и, наверное, никому никогда не удастся. Я лишь надеюсь, что смог приблизиться к этим тайнам.
Люди страдали во все времена. Но в XX в. тоталитарные режимы с их массовыми репрессиями и лагерями уничтожения, Первая и особенно Вторая мировые войны со всей остротой поставили перед человечеством новые гуманитарные задачи, которые необходимо решать и на практическом, и на теоретическом уровнях. Помня об Освенциме, мы ни в коем случае не можем ограничивать эту острейшую проблему рассуждениями о страдании, которое возникает, например, при воспрепятствовании воле человека (А. Шопенгауэр, В. С. Соловьев).