Страдания молодого Ваганова
Шрифт:
– Чего так? – спросил Попов.
– Да боюсь, что она такая же… вроде твоей жены. Пропаду, боюсь, с ней. Это ж на нее только и надо будет работать: чтоб ей интересно жить было, весело, разнообразно… Ну, в общем, все мои замыслы побоку, а только ублажай ее.
– Ну-у, как же это так? – засомневался Попов. – Надо, чтоб жизнь была дружная, чтоб все вместе: горе – горе, радость тоже…
– Да постой, это я знаю – как нужно-то! Это все знаю.
– А что же?
У Ваганова
– Я знаю, как надо. Как должны жить люди, это все знают. А вот как быть, если я знаю, что люблю ее, и знаю, что она… никогда мне другом настоящим не будет? Твоя жена тебе друг?
– Да моя-то!..
– А что "моя-то"? Люди все одинаковы, все хотят жить хорошо… Разве тебе не нужен был друг в жизни?
– Я так скажу, товарищ Ваганов, – понял наконец Попов. – С той стороны, с женской, оттуда ждать нечего. Это обман сплошной. Я тоже думал об этом же… Почему же, мол, люди жить-то не умеют? Ведь ты погляди: что ни семья, то разлад. Что ни семья, то какой-нибудь да раскосяк. Почему же так? А потому, что нечего ждать от бабы… Баба, она и есть баба.
– На кой же черт мы тогда женимся? – спросил Ваганов, удивленный такой закоренелой философией.
– Это другой вопрос. – Попов говорил свободно, убежденно – правда, наверное, думал об этом. – Семья человеку нужна; это уж как ни крутись. Вез семьи ты пустой нуль. Чего же тогда мы детей так любим? А потому и любим, что была сила – терпеть все женские выходки.
– Но есть же… нормальные семьи!
– Да где?! Притворяются. Сор из избы не выносют. А сами втихаря… бушуют.
– Ну, елки зеленые! – все больше изумлялся Ваганов. – Это уж совсем… мрак какой-то. Как же жить-то?
– Так и жить: укрепиться и жить. И не заниматься самообманом. Какой же она друг, вы что? Спасибо, хоть детей рожают… И обижаться на их за это не надо – раз они так сделаны. Чего обижаться? – В правде своей Попов был тверд, спокоен. Когда понял, что Ваганов такой именно правды и хочет – всей, полной, – он ее и выложил. И смотрел на молодого человека мирно, даже весело, не волновался.
– Так, так, – проговорил Ваганов. – Ну нет, Попов, это в тебе горе твое говорит, неудача твоя. Это все же не так все…
Попов пожал плечами.
– Вы меня спросили – я сказал, как думаю.
– Это верно, верно. Я не спорю. Спорить тут надо целой жизнью, а так… это…
– Конечно. Каждый так и живет – с самого начала. Скажи мне тогда: "Не женись, мол, Пашка, ошибесся". Что я на это? Послал бы подальше этого советчика и делал свое дело. Так оно и бывает.
– Да-да, – согласился Ваганов. – Это верно. Ну хорошо. – Он встал. Попов
– Да нет, что вы, товарищ Ваганов! – заверил Попов. – Больше этого не повторится, даю слово. Глупость это… Чего из их выколачивать-то? Пусть им самим совестно станет. А то мне же и совестно – нашумел… Хожу, кляузами занимаюсь, рази ж не совестно?
– Ну до свидания.
– До свидания.
Только за Поповым закрылась дверь, Ваганов сел к столу – писать. Он еще во время разговора с Поповым решил дать Майе такую телеграмму:
"Приезжай. Палат нету – все мое ношу собой. Встречу. Георгий".
Он записал так… Прочитал. Посвистел над этими умными словами все тот же мотив: "Я играю на гармошке…" Аккуратно разорвал лист, собрал клочочки в ладонь и пошел и бросил их в корзину. Постоял над корзиной… Совершенный тупой покой наступил в душе. Ни злости уже не было, ни досады. Но и работать он бы не смог в этот день. Он подошел к столу и размашисто, но весь лист, написал:
"Нездоровится. Пошел домой".
Видеть кого-то из сослуживцев и говорить о чем-то – это тоже сегодня не по силам.
Он пошел домой. Дорогой негромко пел:
А я играю на гармошкеУ прохожих на виду-у.К сожаленью, день рожденья -Только ра-аз в го-оду-у.День стоял славнецкий – не жаркий, а душистый, теплый. Еще не пахло пылью, еще лето только вступало в зрелую пору свою. Еще молодые зеленые силы гнали и гнали из земли ядреный сок жизни: все цвело вокруг, или начинало цвести, или только что отцветало, и там, где завяли цветки, завязались пухлые живые комочки – будущие плоды. Благодатная, милая пора! Еще даже не грустно, что день стал убывать, еще этот день впереди.
Ваганов свернул к почте. Зашел. Взял в окошечке бланк телеграммы, присел к обшарпанному, заляпанному чернилами столику, с краешку, написал адрес Майи… Несколько повисел перышком над линией, где следовало писать текст… И написал: "Приезжай".
И уставился в это айкающее слово… Долго и внимательно смотрел. Потом смял бланк и бросил в корзину.
– Что, раздумали? – спросила женщина в окошечке.
– Адрес забыл, – соврал Ваганов. И вышел на улицу. Пошел теперь твердо домой.
"И врать ведь как научился! – подумал о себе, как о ком-то отчужденно. – Глазом не моргнул".
И сеном еще с полей не пахло, еще не начинали косить.