Страх высоты. Через лабиринт. Три дня в Дагезане. Остановка
Шрифт:
— Вы были у него? Говорили с ним?
— О чем?
— О его мнимом отцовстве.
Теперь он смотрел на меня жестко.
— Кто вам сказал?
— Я могу предполагать.
— А сказал кто? Перепахин?
— Не уходите от ответа. Я спросил.
— Вот вам ответ. Я никогда не говорил с Сергеем Ильичом о том, что он отец Лены.
Вадим произнес это так подчеркнуто, почти скандируя, что я не мог не поверить ему.
— Извините.
— Прощаю. Вы были у Перепахина?
— А вы знаете,
— Это весь участок знает. Его вон оттуда вывезли, с соседнего квартала.
То, что дача, на которой нашли полумертвого Перепахина, находится так близко от пристанища Вадима, я не ожидал.
— Да, он в больнице.
— Вы были у него?
— Был.
— Живой?
— Да, приходит в себя.
— Ничего не помнит, конечно?
— Откуда вы знаете?
— С ним всегда так. Наберется, и память отшибает.
На этот раз было, конечно, не как всегда, но об этом я не сказал. Напротив, согласился.
— Да, с памятью у него неважно.
— А вы его наслушались.
— Почему?
— Уверен, вы от него заявились.
Проницательность Вадима раздражала меня.
— Не имеет значения, от кого я пришел. Важно, зачем.
Он изобразил поклон.
— Я весь внимание.
— Я уже говорил. Вы наломали дров. И я хочу знать, неужели вы в самом деле верите в то, что Лена дочь Сергея Ильича?
Он поднялся и сделал шаг ко мне. Признаться, я не понял его движения и отодвинулся невольно. Но он всего лишь нагнулся и достал из-под шезлонга бутылку, которую я раньше не заметил. Бутылку он неторопливо поднес ко рту, сделал глоток и только после этого усмехнулся.
— Что это вы отпрянули? Испугались?
Признаваться не хотелось.
— Ответьте мне, пожалуйста.
— Ну, если это вас так заинтересовало… Да, я верю. Я даже уверен. Довольны?
И он чуть покачнулся, опускаясь на стул.
— Вы… пьяный?
— Предположим.
— Понятно.
— Что вам понятно?
— На трезвую голову такое не выдумаешь.
— О моей голове не беспокойтесь. Она в порядке. Это вы неудачливый сыщик, вынюхиваете, вынюхиваете, а все без толку. А я собрал доказательства. С математической точностью.
Мое раздражение усилилось.
— Я говорил с Наташей…
Это его рассмешило.
— Нашли кому верить.
— А зачем ей скрывать? Теперь, когда Сергей умер.
— Как зачем? Она мужу наврала. Вот и боится правды.
— Вы это серьезно?
— Я собрал факты, — повторил он упорно. — У меня доказательства.
— Я знаю, как вы их собираете.
— Чем вам мои методы не нравятся?
— Зачем вы вырвали страницы из дневника?
— Какого еще дневника?
Если он и притворялся, то очень умело.
— Из дневника Сергея, который вы видели у Полины Антоновны.
Вадим снова
— Это еще что?
— Вы прекрасно знаете. Почему же вы не предъявили это доказательство? Или оно опровергает все предыдущие?
Я тоже поднялся. И тут он заорал:
— Послушайте, вы! Вы чокнутый? Да? Я в глаза никаких страниц не видел.
Конечно, ему было невыгодно признаваться, но чтобы так вскипеть…
— Значит, вы не вырывали страниц?
Не знаю, каким образом он взял себя в руки. Видимо, это было выгоднее, полезнее.
— А что там было, на этих страницах?
Сказать правду значило лишиться всех преимуществ в разговоре.
— Там говорилось о настоящем отце, — рискнул я.
— Плевать. Мало ли что написать можно…
— Он писал для себя.
Вадим не спорил. Он взял вилы, прислоненные к стене дома, и поворошил затухающие листья. Дым повалил сильнее.
— Чушь. Ладно.
— В том-то и дело, что не ладно. Прекратите лихорадить чужую жизнь. И жене голову забивать.
Я не ждал положительного ответа на эти слова, но он согласился:
— Ладно.
Это было сказано так покладисто, что я мысленно поблагодарил его. Я всегда предпочитаю худой мир доброй ссоре и готов откликнуться на каждое миролюбивое слово. Я только не придал достаточного значения быстроте происшедшей в нем перемены.
"Он вспыльчив, груб, может быть, и корыстен, но легковерен, неудачлив. Может быть, Лена оценивает его вернее, чем другие…"
"Хлюст!$1 — прозвучало вдруг в голове настойчивое, злое, перепахинское.
А он будто подслушал.
— Черт с вами. Сумасшедшие вы все. Ладно. Не хотите считаться с фактами, как хотите. Что мне, больше всех нужно?
Я вспомнил, что говорил Перепахин о попытках "завладеть имуществом".
— Именно так, Вадим. Зачем вам находиться в фокусе недоброжелательства? Играете в сердитого молодого человека.
С детства меня учили, что зло возникает в определенных условиях, а по природе человек добр.
— Какой еще фокус?
— Ну, вы восстановили против себя немало людей.
— Например?
— Сами знаете.
— Теща? Ей по должности положено. Тесть — карась–идеалист. Полина? Сами знаете, валаамская…
— Прекратите злословить. От вас даже ваш приятель Перепахин не в восторге.
— Ну, если быть точным, это ваш приятель. А мой… старший товарищ. Он, увы, за свои слова не отвечает.
Я хотел возразить, и вдруг в памяти возник пьяный бред Перепахина о ребенке Сергея и Лены. Тогда он приписывал эту возможную сплетню Вадиму, хотя сам натолкнул его на эту выдумку. И такому человеку верить? А чего стоит его "предсмертная записка"? Но снотворное? Несчастный случай. Кому и за что убивать этого несчастного пьяницу?..