Страх
Шрифт:
Щелкнул замок, заперла его.
Саша поднялся с кровати, встал в большой таз, намылил под рукомойником мочалку, натерся.
Давно не мылся, черт возьми, месяц, наверное. Он тер руки, плечи, снова мылил мочалку, стараясь не расплескать воду, снял с табуретки маленький тазик, сел, так удобнее намыливать ноги, ступни.
Конечно, не баня, конечно, не ванна на Арбате, а все же хорошо, замечательно!
Он вытерся, натянул на себя Людин халат, халат был узок, но байка приятно согревала спину и грудь, уселся на кушетке, подобрав под себя ноги. Хорошо!
Иллюзии кончились, начинается борьба за выживание, зацепится ли он в Калинине, уедет ли в Рязань или еще куда-нибудь, легко нигде не будет. Как повезет! Повезло же в Калинине, попался добрый человек.
Вернулась Люда, бросила Саше пакет:
– Лови свои трусы. Черных не было, купила синие.
– А тебе больше нравятся черные? – улыбнулся он.
– А то…
Вынесла таз, ковш, чайник, свернула половичок, наклонилась, вытирая пол, юбка поднялась, натянулась на бедрах.
– Поди ко мне!
– Нет, – она выпрямилась, – сейчас обедать будем.
– Мне надо сходить на почту, позвонить в Москву маме.
Она ревниво прищурилась:
– Маме?
– Маме, да. Вчера я ей обещал, она ждет моего звонка. А к Леониду завтра с утра пойду. Как думаешь, не забыл он про меня?
– Не забыл, не беспокойся.
– Слушай… – Саша погладил ее руку. – Ладно, вернусь – поговорим. Еще на ночь пустишь?
– Так ведь заездишь ты меня.
– На кушетке лягу.
Она засмеялась.
– Ты и с кушетки меня достанешь.
4
На переговорной пришлось подождать – с Москвой соединяли только две кабины. Дали примерно через час.
Мама сама взяла трубку, ждала его звонка. Саша сказал, что работу ему обещали, завтра пойдет оформляться, там есть общежитие, а если не понравится в общежитии, снимет комнату.
– Слава Богу, – сказала мама, – Сашенька, позвони Варе.
– Зачем?
– Позвони, я тебя прошу, она была так внимательна, так заботилась обо мне.
– Но я не понимаю…
– Ты все поймешь. Саша, умоляю тебя, позвони, будь с ней поласковей. Ты помнишь ее номер?
– Нет, конечно.
– Запиши.
– У меня нечем записать и не на чем.
– Как и наш, ты запомнишь, только последние две цифры – 44. Сашенька, позвони обязательно, обещай мне.
– Хорошо, позвоню, если сумею, надо снова заказывать, тут большая очередь.
– А мне когда позвонишь?
– Дня
– Вечером, после шести я всегда дома.
– А до шести?
– Я завтра выхожу на работу.
– Не надо специально все время сидеть дома, я тебе позвоню в воскресенье вечером, хорошо?
– Хорошо. Так позвони Варе. Целую тебя.
– Постараюсь. Целую.
Он положил трубку, вышел из кабины. У окошка, где принимали заказы, толпились люди.
Мужчина, стоявший первым, расплатился и, получая талон, спросил:
– Долго придется ждать?
– Часа два. Следующий!
– Если будут разговаривать учреждения, то и все три прождешь, – добавил кто-то из очереди.
Два или три часа он ждать не будет. Да и зачем? Какая срочность? Мама многим обязана Варе и хочет, чтобы Варя убедилась: Саша все знает и ценит. И вот звонит, благодарит. Мама очень щепетильна на этот счет, по своей доброжелательности сама предложила ей: «Саша будет мне звонить, я ему скажу, чтобы позвонил тебе».
Он подумал о том, что знает, где в ее квартире телефон. И сразу вспомнилось, как ввалились они всей компанией к Нине – звать ее в «Арбатский подвальчик» отметить его восстановление в институте. Нины дома не оказалось, а Варя разговаривала по телефону. Телефон висел в коридоре, недалеко от кухни, она стояла, привалясь спиной к стене, в короткой юбчонке, почесывала пяткой коленку. Он положил руку на рычаг:
– Собирайся!
Она с любопытством уставилась на него:
– Куда?
– Гульнем! Отпразднуем победу!
Но хватит об этом. Было и быльем поросло. «Гинуг» вспоминать, «гинуг» слезы лить, как любил повторять его друг Соловейчик, еще одна исчезнувшая из жизни душа.
Он уже примирился, заставил себя примириться: все, связанное с Варей, придумано, а следовательно, и кончено. Он спал сейчас с другой женщиной, приютившей его, и эта женщина была желанна ему.
Но произнесла мама имя Вари, и резануло по сердцу.
Люда дремала, укрывшись пледом, но тут же подняла голову, когда Саша вошел, улыбнулась ему, кивнула на дверь:
– Запри!
Саша опустил защелку, снял пальто, шапку.
– Ой, хоть немного отошла. Отвернись, я оденусь.
Он засмеялся:
– Ты меня стесняешься?
– Ладно, у нас ночь впереди. Сейчас поужинаем, выпьем. Ты небось голодный.
– Есть немного.
– Тебя в коридоре никто не видел?
– Никто.
– Хорошо. Отворачивайся.
– А если не отвернусь?
– Все равно не отломится тебе. – Она пошарила голой рукой под кроватью, нащупала тапочки. – Переобуйся и отвернись.
Саша подошел к кушетке, над ней висели фотографии, какие можно встретить в любом доме: отец, мать, дети, отдельно отец, мать, Люда одна, с подругами, где-то на пляже, в компании, все в купальниках, мужчина в военной форме с кубарями в петлицах.
– Все, – сказала Люда, – мой руки.
Она поставила на стол водку, колбасу, сыр, масло, хлеб.
– Печенку из кафе принесла, сейчас разогрею с картошкой.