Страхи Стихии в Чертовой Чаще
Шрифт:
Спустя какое-то время Себруки отпустила Стихию, и та смогла приготовить снадобье. Затем она отнесла ребенка на чердак наверху, где они все втроем и спали. Что касается Доба, то он спал на конюшне, а гости размещались в довольно уютных комнатах на втором этаже.
— Ты хочешь, чтобы я уснула, — Себруки покрасневшими глазами покосилась на кружку.
— Утром всё вокруг покажется веселее, — ответила Стихия. — А ещё, нельзя, чтобы ты ночью ушмыгнула за мной.
Девочка неохотно взяла в руки кружку
— Прости. За арбалет.
— Мы придумаем, как тебе отработать его починку.
Кажется, это успокоило Себруки. Она была поселенцем, рожденным в Чаще.
— Раньше ты мне пела на ночь, — тихонько сказала Себруки и легла в кровать, закрыв глаза. — Когда впервые меня сюда привела. После того… после того…
Она сглотнула слюну.
— Не думала, что ты тогда слышала.
Тогда Стихия была почти уверена, что девочка глухая.
— Слышала.
Стихия села на стул перед её кроваткой. Ей не хотелось сейчас петь, поэтому она принялась напевать с закрытым ртом. Эту колыбельную она пела новорожденной Анне, в самые тяжелые времена. Вскоре слова сами стали вырываться из её уст:
«Тише, родная… Ночь настаёт… Но ты не бойся, солнце взойдёт. Спи, дорогая, слёзки утри… Тьма наступает, но солнце внутри…»
Она держала Себруки за руку, пока та не уснула. Окно у кроватки выходило во двор, и Стихия видела, как Доб выводит лошадей Честертона. Пятеро переодетых бандитов спустились вниз по крыльцу и влезли в сёдла. На дорогу они выехали друг за другом и вскоре скрылись в Чаще.
С наступления темноты прошёл час, и Стихия принялась собирать рюкзак при свете очага.
Этот очаг не затухал с тех пор, как его разожгла бабушка. Это едва не стоило ей жизни, но она не желала платить за розжиг. Стихия покачала головой. Бабушка всегда шла наперекор обычаям. Но она сама, что, лучше?
Не разжигай пламени, не проливай кровь, не бегай после заката, иначе притянешь к себе Страхов . Это были Простые правила, по которым жил каждый поселенец. И каждое из них она нарушала, и не раз. Только чудом она ещё не превратилась в Страх.
Всякий раз, когда она готовилась к убийству, тепло очага казалось таким далёким. Стихия взглянула на старый алтарь — им служил обычный шкаф, — который она всегда держала под замком. Языки пламени напоминали ей о бабушке. Иногда она думала, что огонь — это и есть она. Не сломленная ни Страхами, ни бастионами, до последнего вздоха. Стихия выбросила из пристанища всё, что напоминало о ней, кроме алтаря Господа Поднебесного. Он помещался за дверью возле кладовки, и у той двери раньше висел бабушкин серебряный кинжал, символ прежней религии.
На нём были выгравированы богословские знаки, служившие
Рюкзак собирался бережно — на дно поместился лекарственный набор, вслед за ним — внушительных размеров кисет с серебряной пылью, спасительным против столкновений со Страхами. На него были сложены десять плотных тканевых мешков. Они были пропитаны дёгтем, что делало его непромокаемым изнутри. Сверху уместилась керосиновая лампа. Стихия не хотела пользоваться ей, потому что не доверяла огню. Огонь привлекал Страхов. Но прежний опыт подсказывал ей, что лампу лучше взять. Она зажжет её, только если где-то поблизости уже будет гореть огонь.
Закончив сборы, Стихия, немного поколебавшись, зашла в старый чулан. Подняв половицы, она достала сухой бочонок, уложенный рядом с отравами. Порох.
— Мам? — услышала она голос Анны Уильям и подскочила от неожиданности.
Она едва не выронила из рук бочонок, от чего её сердце замерло.
Постаравшись спрятать бочонок в рукаве, она мысленно выругала себя. Вот дура, как же он взорвётся без огня. Она прекрасно знала, что это невозможно.
— Мама! — Анна Уильям разглядела бочонок.
— Мне он вряд ли не понадобится.
— Но…
— Знаю. Всё, замолчи.
Стихия положила порох в рюкзак. С боку к бочонку был приделан запал — ткань, привязанная к двум металлическими клеммам. Он принадлежал бабушке. Взорвать порох — это всё равно, что разжечь огонь, по крайней мере, в глазах Страхов. Это привлекало их почти так же быстро, как кровь, и днём и ночью. Первые беглецы из Дома быстро обнаружили это свойство. В каком-то смысле кровь была даже не такой опасной.
Кровотечение из носа или случайный порез не могли привлечь Страхов. Но если пролита кровь другого человека — эти твари кинутся на обидчика и, убив его, разъяренные Страхи убивают уже всех без разбора.
Только сейчас Стихия заметила, что её дочь оделась по-походному — на ней были штаны и сапоги, в левой руке она держала рюкзак.
— Куда это ты собралась, Анна Уильям?
— Ты думаешь в одиночку убить пятерых? А ведь они выпили только пол дозы болотня, мам.
— Мне не впервой. Я научилась работать одна.
— Только потому, что некому было помочь, — Анна накинула рюкзак на плечо. — Теперь это не так.
— Ты ещё слишком мала для этого. Ложись спать… Следи за пристанищем, пока я не вернусь.
Анна Уильям не двинулась с места.
— Я тебе сказала…
— Мама, — Анна Уильям крепко схватила её за руку. — Ты уже не девочка! Думаешь, я не вижу, как ты хромаешь всё сильнее? Ты не сделаешь всё на свете сама! Чёрт возьми, я буду помогать тебе, и точка!