Страна А., или Автостопом по Афганистану
Шрифт:
И вот я еду наверх, к холодным облакам, в тёплом «Кразе» с умными, весёлыми, жизнерадостными, религиозными афганцами. Две машины, четыре водителя; один из них — главный, вероятно, хозяин груза. Ведём светскую беседу. Очень медленную, ибо моё знание фарси-дари ограничено тридцатью словами.
— Откуда? — Из России. — Где-где? Таджикистан? Узбекистан? — Россия, Москва! — Москва? У-у-у! А что борода? — А у вас что борода? — А мы мусульмане! — А я тоже мусульманин. — Мусульманин? У-у-у! Ля иляха илля Ллаху (Нет бога, кроме Аллаха…)? — …Мухаммад расулю Ллаху (и Мухаммад — пророк Его)! — У-у-у! Аль-хамду ли Ллахи рабби-ль аля мин…? — это начало первой суры Корана, водитель проверяет меня. Я продолжаю: —…Ар-рахмани-рахим, малики йуми д-дин! — У-у-у (обрадованно), неужели в Москве есть мусульмане? — Полно. Два миллиона. А есть и христиане, их восемь миллионов.
Русские машины фирмы «Танк» попадались, действительно, всё чаще. Я даже вылез из кабины в кузов, чтобы фотографировать их. Десятки танков! Повсюду, повсюду, в разной степени сохранности, с пушками в разные стороны. Особо часто они встречались около речек и мостов. Капитальные бетонные мосты были, конечно, разрушены, но вместо них действовали временные однопутные мостики. Вдоль дороги то и дело лежали белые камни, покрашенные красной краской. Я уже знал, что так обозначаются минные поля.
Иногда попадались и большие обозначения — на старых бетонных плитах, или на больших валунах, красной краской было отмечено: LM (Land Mines, подземные мины), или MF (Mine Field, минное поле). В каждой деревне встречались рекламные стены, на которых были нарисованы разные мины, гранаты, бомбы и картинки: руками не трогать, в огонь не бросать, ногой не наступать, из рогатки не стрелять, камнями по минам не кидаться, при обнаружении немедленно сообщить в ближайший пункт по выявлению мин.
Потребуется несколько десятилетий и миллиарды долларов, чтобы полностью очистить от мин Афганистан. Двадцать миллионов мин хранит афганская земля, по одной на каждого афганца. Нередко в городе увидишь одноногого или безногого человека на протезах — вот они, последствия войны.
Разминировать всё зараз очень сложно и дорого; сейчас первым делом хотя бы обнаружить и пометить все минные поля — вот самая полезная работа, которую выполняют сейчас в Афганистане работники международных гуманитарных организаций. Ведь мины сии — не местного производства. Иностранцы завезли эти мины, и если уж не могут убрать, то пусть хотя бы отметят места их залегания.
"Краз" — машина хорошая, но медленная. К вечеру я успел подмёрзнуть и спустился внутрь кабины, так и не дождавшись тоннеля. Уже в темноте, миновав несколько блокпостов, мы-таки въехали в этот легендарный тоннель. Сработано на совесть. Большой диаметр и высота — пройдёт самая большая машина. Вдоль тоннеля идут какие-то шланги, как в метро, точнее их обрывки. Сверху тоже свисают обрывки чёрных кабелей: вероятно, когда-то тоннель был освещён. Сейчас единственный источник света — фары попутных и встречных машин. Поток довольно большой, и запах стоит удушливый, выхлопно-газовый, чувствуется даже сквозь стекло кабины. И воздух густой, сырой такой. Да, вспомнил: на въезде в тоннель красовались две маленькие картинки: одна — с качком-спортсменом из импортного журнала, другая — реклама: пейте "Фанту".
От высоты, тряски и выхлопных газов у меня разболелась голова. Мы выбрались из тоннеля, и на первой же стоянке у первой чайханы я попросился на свободу. Сказал водителям, что мне хочется спать, и я очень благодарен им, но вынужден их покинуть. Водители пытались меня оставить, но я всё же вышел и пошёл к домику-едальне, которая являлась, по словам водителя, также и придорожной гостиницей.
“Саланг-хотель"
Я оказался в длинном одноэтажном здании с низким потолком. Электричества тут не было, зал освещало несколько керосиновых ламп. (Для выходов на улицу и в туалет у хозяина был также и электрический фонарик на батарейках, довольно мощный.) В середине зала был проход, а справа и слева — возвышения, устланные тонким ковриком, на которых днём
Наутро харчевня заполнилась людьми. Афганцы встают рано, особенно водители: они отправляются в путь ещё до рассвета. Завтраком явился чай, лепёшка и молочно-кислое вещество, афганский творог. Расплатился за ужин, завтрак и ночлег (вышло всего пол-доллара), распрощался и покинул это высокогорное заведение, находящееся на 3000 метров выше уровня моря.
О удивление! Мои знакомые водители «Кразов»! Они, оказывается, никуда не уехали: решили тоже поспать и заодно починиться. Приглашали меня продолжить путь. Я извинился: сегодняшний день я буду идти пешком.
Идти вниз — одно удовольствие, рюкзак не тянет назад, а лишь подгоняет вперёд; солце светит, речка шумит, воздух прохладный и свежий, нет такой испепеляющей жары, как в Мазаре. Идя пешком, можно больше увидеть, сфотографировать, почувствовать, пообщаться, понюхать запах настоящей афганской провинции. Водители, до свидания! Машины, не надейтесь меня подвезти: сегодня я проявляю самоходные свойства!..
Всё утро я шёл по дороге, ведущей вниз, вдоль горной реки. Местность была населена. Почти из любой точки дороги можно было увидеть хотя бы одно человеческое жилище. Дома здесь из камня, а не из глины; причём камни никак не скреплены, держатся друг за друга под действием собственной тяжести. Все дома высоко над дорогой и над рекой, прилеплены к горе, как гнёзда; встречаются и большие жилища с башнями, в три этажа и выше. Мой дом — моя крепость: так, наверняка, помышляют афганцы, строящие на скалах свои каменные сооружения. Маленькие деревни представляют собой, по сути, один большой дом для большой семьи, с одними железными воротами и неведомыми мне комнатами и хозпостройками внутри.
А вот сама долина реки. Там, где есть хоть клочок орошаемой земли, — там фруктовые сады, растут ягоды, напоминающие шелковицу, яблоки, абрикосы и прочее. Каналы, отходящие от реки, орошают эти сады на разных уровнях. А ещё тут есть скотоводы, перегоняющие стада овец по крутым горам вверх-вниз. Дети и подростки занимаются сбором хвороста и колючек на дрова, они несут за плечами очень большие вязанки, килограммов по тридцать и больше. А взрослые, бывает, тащат связки больше себя самих, так что видишь издали: куча идёт! Глядишь, а под ней человек.
Чтобы не носить вручную воду в свои жилища, горцы применяют научную технологию: из окна дома к реке натянут железный тросик, и вот по нему, как по воздуху, скользит резиновое ведро, его спукают на верёвке. Оп-с! И ведро зачерпнуло воду из реки и потихоньку возвращается в жилище. В некоторых деревнях есть придорожные харчевни. Там абрикосы, газировка (узбекская «Кока-кола», и «Фреска», и стеклянные бутылки афганского разлива), чай из большого самовара, мясо и овощи из скороварки, лепёшки. Всё дёшево и вкусно. Изредка — военные посты, солдаты улыбаются, машут мне рукой, паспорт не проверяют, желают счастливого пути.
Встречаются дети, причём многие светлой наружности, похожие на европейцев. В дальнейшем я повидал много белых афганцев. Их происхождение для учёных до сих пор полностью не ясно, но предполагается, что эти белые люди и есть настоящие коренные жители Гиндукуша, прародины арьев, откуда они и расползлись в Европу и по всему свету. Ещё Марко Поло и все древние путешественники отмечали существование белых людей в этих удалённых горах и ущельях.
Дети-пастушата играют на дудочках. Эти звуки доносятся издали, и уже слышно музыку, а источника оной не видно. Потом видишь и самого парнишку. А бывает, и не видишь, когда мелодию доносит ветер с другой стороны реки или с гор.