Страна Рождества
Шрифт:
Может быть, она сама посмотрит, что такое с байком. Она не понимала, что в нем могло быть настолько уж неисправно, что Лу не мог его починить. Байк ездил только вчера.
Она вышла из ванной и бросила телефон на кровать. Он скользнул по покрывалу и с грохотом и треском упал на пол. У Лу при этом звуке дернулись плечи, и Вик затаила дыхание, но он не проснулся.
Вик открыла дверь спальни и сама дернулась от неожиданности. По другую сторону двери стояла Табита Хаттер. Вик застала ее в тот миг, когда она поднимала кулак, собираясь постучать.
Обе женщины смотрели друг на друга, и Вик подумала: что-то
Но Мэгги сказала, что он жив, а уж Мэгги знала, значит, дело было не в этом. Дело было в чем-то другом.
Вик посмотрела мимо Хаттер, в коридор, и увидела детектива Долтри и патрульного, ждавших в нескольких ярдах от двери.
— Виктория, — нейтральным тоном сказала Табита. — Нам надо поговорить.
Вик вышла в коридор и тихо закрыла за собой дверь спальни.
— Что случилось?
— Здесь можно где-нибудь поговорить наедине?
Вик снова посмотрела на Долтри и копа в форме. Коп был шести футов роста, загорелый, с шеей настолько же широкой, как его голова. Долтри скрестил руки, сунув ладони под мышки, а рот у него выглядел тонкой белой линией. В большой кожистой руке он держал какую-то банку, вероятно, перцовый аэрозоль.
Вик кивнула на дверь в спальню Уэйна.
— Там мы никого не побеспокоим.
Вик последовала за маленькой женщиной в комнатку, которая всего несколько недель прослужила Уэйну спальней, прежде чем его увезли. Его простыни — на них были нанесены сцены из «Острова сокровищ» — были разложены так, словно ждали, чтобы он в них забрался. Вик села на край матраса.
«Вернись», — сказала она Уэйну всем своим сердцем. Она хотела схватить его простыни в руки и нюхать их, наполняться запахом своего мальчика. — «Вернись ко мне, Уэйн».
Хаттер прислонилась к комоду, и ее куртка приоткрылась, показав «Глок» под мышкой. Вик подняла голову и увидела, что сегодня на женщине помоложе была пара сережек — золотые пятиугольники с эмалевыми знаками Супермена.
— Не позволяйте Лу увидеть на вас эти сережки, — сказала Вик. — У него может возникнуть неудержимое желание обнять вас. Вундеркинды — это его криптонит [138] .
— Вы должны поговорить со мной начистоту, — сказала Хаттер.
Вик наклонилась, сунула руку под кровать, нашла плюшевую обезьяну, вытащила ее. С серой шерстью и длинными лапами, она была одета в кожаную куртку и мотоциклетный шлем. На нашивке на ее левом лацкане значилось: МАКАКА-МЕХАНИК. Вик не помнила, чтобы покупала эту игрушку.
138
Супермен (и Кларк Кент в одном лице) боится только одной вещи на свете — таинственного минерала криптонита.
— О чем? — спросила она, не глядя на Хаттер. Она положила обезьяну на кровать, головой на подушку Уэйна.
— Вы не были со мной откровенны. Причем не раз. Я не знаю почему. Может быть, есть что-то такое, что вы боитесь говорить. Что-то такое, о чем вам стыдно говорить в комнате, полной людей. Может, вы думаете, что как-то защищаете своего сына. Может, вы защищаете кого-то другого. Не знаю, что это такое, но здесь вы мне все
— Я ни в чем вам не солгала.
— Прекратите меня надувать, — сказала Табита Хаттер своим тихим, бесстрастным голосом. — Кто такая Маргарет Ли? Как она с вами связана? Откуда она знает, что ваш сын не пострадал?
— Вы прослушиваете мобильник Лу?
— Конечно, прослушиваем. Насколько нам известно, он в этом участвовал. Насколько нам известно, вы тоже. Вы сказали Маргарет Ли, что пытались сделать свой рассказ правдоподобным, но мы на него не покупаемся. Вы правы. Я на него не купилась. Я никогда не покупалась.
Вик прикидывала, не сможет ли она броситься на Табиту Хаттер, ударить ее спиной о комод, отобрать у нее «Глок». Но эта умненькая сука наверняка знала специальное фэбээровское кунг-фу, и вообще, какой бы в этом был прок? Что бы Вик стала делать потом?
— Последний шанс, Вик. Я хочу, чтобы вы поняли. Мне придется арестовать вас по подозрению в причастности…
— В чем? В нападении на саму себя?
— Мы не знаем, кто нанес вам побои. Насколько нам известно, это был ваш сын, пытавшийся отбиться от вас.
Так. Вот оно. Вик было занятно обнаружить, что она ничуть не удивлена. Но тогда, может, по-настоящему удивительным было лишь то, что они не достигли этой точки раньше.
— Я не хочу верить, что вы сыграли роль в исчезновении своего сына. Но вы знаете кого-то, кто может предоставить вам информацию о его благополучии. Вы скрываете факты. Ваше объяснение событий звучит как параноидальный бред из учебника. У вас последняя возможность внести ясность, если сможете. Подумайте, прежде чем говорить. Потому что, покончив с вами, я примусь за Лу. Он тоже виновен в сокрытии доказательств, я уверена. Ни один отец не занимается десять часов кряду починкой мотоцикла на следующий день после похищения его сына. Я задаю ему вопросы, на которые он не хочет отвечать, и он запускает двигатель, чтобы меня заглушить. Как подросток, делающий музыку громче, чтобы не слышать, как мать говорит, что ему пора прибраться в своей комнате.
— Что вы имеете в виду… он заводил двигатель? — спросила Вик. — Заводил «Триумф»?
Хаттер сделала долгий, медленный, усталый выдох. Голова у нее поникла, плечи опустились. В ее лице появилось наконец что-то еще, помимо профессионального спокойствия. Оно наконец выражало утомление и, возможно, еще и горечь поражения.
— Ладно, — сказала Хаттер. — Вик. Мне очень жаль. Правда. Я надеялась, что мы сможем…
— Можно мне кое о чем спросить?
Хаттер посмотрела на нее.
— Тот молоток. Вы заставили меня взглянуть на пятьдесят различных молотков. Вас как будто удивил тот, который я выбрала, тот, с которым, как я сказала, напал на меня Мэнкс. Почему?
Вик заметила что-то в глазах Хаттер — кратчайший промельк сомнения и неопределенности.
— Это костный молоток, — сказала Хаттер. — Такие применяют при вскрытиях.
— Не пропал ли такой из морга в Колорадо, где держали тело Чарли Мэнкса?
На это Хаттер не ответила, но язык у нее выскочил и коснулся верхней губы, полизывая ее… из всего, что Вик видела от нее, это было ближе всего к нервному жесту. Само по себе это и было ответом.
— Каждое слово, что я вам сказала, это правда, — сказала Вик. — Если я о чем-то умолчала, то только потому, что понимала: вы бы не приняли те части истории. Вы бы отбросили их как бредовые, и никто вас за это не винил бы.