Страна Рождества
Шрифт:
— А-а-а! — закричала Вик.
По другую сторону аквариума библиотекарша, читавшая детям, огляделась вокруг.
— Большая старая дыра в реальности, — сказала Мэгги. Теперь казалось, будто левую руку ей удалили по самое плечо, а место ампутации зачем-то увенчали мешком «Эрудита». — Я лезу в свой инскейп, чтобы достать нужную мне фишку. Не в мешок. Когда я говорю, что твой велосипед или мои фишки становятся ножом, который прорезает щ-щ-щель в реальности, это вовсе не метафора.
У Вик в левом глазу усилилось тошнотворное давление.
— Не могла бы ты вытащить руку из мешка? Пожалуйста! — попросила Вик.
Свободной рукой Мэгги дернула фиолетовый
— Это жутко, я знаю, — сказала Мэгги.
— Как тебе это удается? — спросила Вик.
Мэгги сделала глубокий вдох, скорее походивший на вздох.
— Почему некоторые говорят на дес-с-сятках иностранных языков? Почему Пеле мог исполнять ударножницами в прыжке через себя? Получаешь, что получаешь, так я думаю. Не находится и одного из миллиона, кто был бы настолько красив, талантлив и удачлив, чтобы стать кинозвездой. Не находится и одного из миллиона, кто бы знал о словах столько же, сколько знает поэт, вроде Джерарда Мэнли Хопкинса. Он знал об инскейпах! Он сам придумал этот термин. Кто-то становится кинозвездой, кто-то — звездой футбола, а у тебя — с-с-сильная творческая натура. Это немного странно, но не страннее, чем родиться с глазами разного цвета. И мы не единственные. Есть и другие вроде нас. Я с такими встречалась. Найти их помогали фишки. — Мэгги снова наклонилась к своим буквам и стала подталкивать их то здесь, то там. — Например, однажды я встретила девушку с инвалидным креслом, красивой старой штуковиной на шинах с белой боковиной. С его помощью она могла исчезать. Ей нужно было только покрутить колеса назад — и она попадала на то, что сама прозвала Скрюченной дорожкой. Это был ее инскейп. Она могла укатываться на эту дорожку и пропадать, но по-преж-ж-жнему видеть, что происходит в нашем мире. На земле нет такой культуры, в которой не рассказывалось бы о людях вроде нас с тобой, людях, которые с помощью тотемов меняют реальность. Навахо… — но голос у нее замирал, теряя громкость.
Вик увидела, что лицо у Мэгги исказилось от горестного понимания. Она не отрывала взгляда от своих фишек. Вик подалась вперед и посмотрела на них. Едва она успела прочесть образованные ими слова, как Мэгги выбросила руку и смела их прочь.
ПАЦАНКА МОЖЕТ УВИДЕТЬ ПРИЗРАК
— Что это значит? Что за Призрак?
Мэгги бросила на Вик взгляд ярких глаз, в котором, казалось, испуг был смешан с просьбой о прощении.
— Ой, страсти-то… — сказала Мэгги.
— Это что-то, что ты потеряла?
— Нет.
— Но ты хочешь, чтобы я его нашла? Что это? Я могла бы тебе помочь…
— Нет. Нет.Вик, пообещай мне, что ты непоедешь его искать.
— Это парень?
— Это беда. Худшая беда, какую только можно себе представить. Тебе типа сколько? Двенадцать?
— Тринадцать. Практически.
— Пусть так. З-з-з… — На этом Мэгги застряла, не в силах продолжать. Она сделала глубокий, прерывистый вдох, втянула в рот нижнюю губу и прикусила ее… вонзила зубы в собственную губу с такой яростью, что Вик едва не вскрикнула. Мэгги выдохнула и продолжила вообще без каких-либо следов заикания: — Значит, обещай.
— Но почему твой «Эрудит» хочет сообщить тебе, что я могу его увидеть? Зачем ему это говорить?
Мэгги помотала головой.
— Это совсем не так действует. Фишки ничего не хотят— так же как ножничего не хочет. С помощью фишек я могу добираться до фактов, которые вне досягаемости,
37
Качинский Теодор Джон (англ. Theodore John Kaczynski, также известен как Унабомбер, англ. Unabomber — от «University and airline bomber»; 22 мая 1942, Чикаго, Иллинойс) — американский математик, социальный критик, террорист, анархист и неолуддит…
Мэгги облизывала свою нижнюю губу, водя по ней языком.
— Но почему бы мне его не увидеть? Ты же сама сказала, что я, может, оказалась здесь только затем, чтобы твои фишки могли мне что-то рассказать. Зачем им упоминать об этом Призраке, если мне нельзя его видеть?
Но не успела Мэгги ответить, как Вик наклонилась вперед, прижимая руку к левому глазу. Воображаемые щипцы давили так сильно, что глаз, казалось, вот-вот лопнет, как перезрелая виноградина. Она не смогла сдержать тихого стона боли.
— Ты ужасно выглядишь. Что-то болит?
— Да, глаз. Вот так же паршиво бывает, когда я еду через мост. Может, потому, что я здесь с тобой засиделась. Обычно мои поездки заканчиваются быстро.
Если принять во внимание ее глаз и губу Мэгги, то разговор оказывался вредоносным для них обеих.
Мэгги сказала:
— Помнишь, эта девушка, о которой я тебе рассказывала? С инвалидным креслом? Она, когда только начинала им пользоваться, была вполне здорова. Кресло было бабушкино, и ей просто нравилось с ним играть. Но если она засиживалась на Скрюченной дорожке, то у нее немели ноги. К тому времени, как я с ней познакомилась, ее уже полностью парализовало до пояса. Такие вещи даром не даются. Удерживая мост на месте, ты можешь поплатиться прямо сейчас. Пользоваться мостом надо оч-ч-чень экономно.
— А чего тебе стоит пользоваться своими фишками? — спросила Вик.
— Скажу тебе по секрету: я не всегда з-з-з-за-за-за-заикалась!
И она снова улыбнулась, причем рот у нее был заметно окровавлен. Вик потребовалось лишь мгновение, чтобы понять: на этот раз заикание Мэгги было притворным.
— Пошевеливайся, — сказала Мэгги. — Надо тебя вернуть. Если просидим здесь слишком долго, у тебя голова взорвется.
— Тогда быстрей расскажи мне о Призраке, а то у тебя весь стол в мозгах будет! Никуда не пойду, пока не расскажешь.
Мэгги открыла ящик, бросила туда мешочек с фишками «Эрудита», а затем захлопнула его с излишней силой. Когда она заговорила, то у нее в голосе впервые не было и следа дружелюбия.
— Не будь чертовой… — она замялась, то ли не находя слов, то ли поперхнувшись на каком-то из них.
— Пацанкой? — подсказала Вик. — Что, теперь это прозвище лучше мне подходит, да?
Мэгги медленно выдохнула, раздувая ноздри.
— Я не морочу тебе голову, Вик. От Призрака надо держаться подальше. Из тех людей, кто может делать то же, что мы с тобой, не все хороши. Я об этом Призраке знаю только одно: это старик со старым автомобилем. И этот автомобиль — егонож. Только вот он с помощью своего ножа режет глотки. Он приглашает в машину детей, чтобы прокатиться, и она с ними что-то делает. Он пользуется ими — как вампир, — чтобы оставаться в живых. Он увозит их в свой инскейп, дурное место, которое ему пригрезилось, и там оставляет. Они, когда выходят из машины, уже не дети. И даже не люди. Они становятся существами, которые могут жить только в холодном прос-с-странстве воображения Призрака.