Страна симфония
Шрифт:
Но ручеек лиричности в конце концов заставил обратить на себя внимание. Это случилось неожиданно даже для самого композитора.
Как-то Прокофьев заметил, что темы, сочиненные без рояля, бывают более удачны, так как пальцы, бегая по клавишам привычными движениями, «вмешиваются» в творчество композитора. Тогда он решил написать целую симфонию без помощи рояля и выбрал стиль музыкального письма, близкий к Гайдну, то есть прозрачный, ясный. Так, думалось ему, легче выполнить эксперимент, пустившись в «опасное плавание без фортепьяно». Композитор считал, что, если бы Гайдн жил в это время, он сохранил бы свою манеру письма, хотя и приобрел бы кое-что
В биографии композитора я прочитал, что вскоре после Октябрьской революции он уехал в заграничную командировку. Уезжал ненадолго, а получилось на годы. Почему затяну лось возвращение? В автобиографии композитор пишет: «Я думаю, основной и главной причиной было то, что я тогда все еще не осознал все значение событий, происходивших в СССР. А эти события требовали сотрудничества от всех граждан: не только от людей политики, как я думал, но и от людей искусства. Кроме того, затягивал ритм установившейся жизни: издание сочинений, корректуры; даты концертов, желание доказать свою правоту в спорах с другими композиторами и другими музыкальными направлениями. Не последнюю роль играли и семейные дела: длительная болезнь и смерть матери, женитьба, рождение сына».
Годы, проведенные на чужбине, конечно, не могли не сказаться на творчестве композитора. Он продолжал много сочинять. Но удачными были произведения только первых лет, задуманные и начатые еще в России.
Прокофьев внутренне переживал свою оторванность от Родины. Поэтому понятно, что он с радостью согласился на предложение сочинить балет на советский сюжет. «Я не верил своим ушам. Для меня как бы открылось окно на воздух…» — вспоминал он. Балет назывался «Стальной скок». Поставленный в Париже, он имел успех. Газеты писали: «Сергей Прокофьев заслуживает быть знаменитым. Как апостол большевизма, он не имеет себе равных… Прокофьев путешествует по нашим странам, но отказывается мыслить по-вашему».
Но постепенно композитор начал терять твердую почву под ногами. «Нет идей!» — восклицает он в одном из писем. «Предков моих не ведаю и, куда иду, не интересуюсь», — пишет в другом.
Так было с балетом Прокофьева «На Днепре». Композитор решил удовлетворить любовь французского зрителя к короткому спектаклю, где главное не лирический сюжет, а хореографические эффекты, и сделал это неудачно. Прокофьеву казалось, что он проявил недостаточную изобретательность в музыке. Но главная причина неудачи, по-моему, та, что композитор не мог проявить здесь своей природной сердечности. Когда я прослушал один из наиболее «лирических» номеров этого балета, мелодия показалась мне надуманной, холодной, написанной без участия сердца.
О некоторых сочинениях, не имевших успеха, мнение автора оставалось неизменным. Особенно интересно его признание по поводу Четвертой симфонии. Хотя симфония успеха не имела, Прокофьев любил ее за «отсутствие шума и большое количество материала». Между прочим, то, что нравилось ему в Четвертой, в будущем станет одним из существенных качеств Седьмой симфонии.
Композитор устал от шума. Устал от искусственности. Мысль о возвращении на Родину не покидала его. И вот он на родной земле. Произошло, по существу, второе рождение Прокофьева. Он обрел душевное спокойствие и ясность, и это сказалось на его
По приезде в Москву состоялся знаменательный разговор Сергея Сергеевича с А. М. Горьким. Прокофьев спросил, какую нужно писать сейчас музыку. «Вы сами должны знать это», — улыбаясь, сказал Алексей Максимович. «Все говорят, — продолжал Прокофьев, — что сообразно с нашей новой жизнью нужно писать музыку прежде всего бодрую и энергичную». Горький добавил: «Но также нужна музыка сердечная и нежная».
А ведь это словно сказано о Седьмой симфонии! Хотя до создания ее оставалось еще около двадцати лет, писатель удивительно чутко направил внимание Прокофьева к той стороне творчества, которую композитор сознательно или бессознательно прежде подавлял в себе. Годы, проведенные на чужбине, не прошли бесследно: научили его быть замкнутым, поощряли стремление удивлять слушателей, поражать новыми приемами, неожиданными поворотами в музыке.
Но были в его душе родники, которые постоянно искали выхода, — родники оптимизма, солнечного восприятия жизни.
Не случайно первая настоящая удача пришла к композитору при сочинении детской музыки. Светлая мечта, благородный порыв — все это только ждало пробуждения в душе Прокофьева. В 1935 году он сочинил 12 легких пьес для фортепьяно, которые назвал «Детская музыка». По поводу этих пьес Прокофьев пишет, что в них проснулась его старая любовь к сонатинности, то есть легкому, прозрачному сочинению без драматических звучаний. Он создает чудесную симфоническую сказку для детей «Петя и волк».
Так разрастался наш ручей, вбирая в себя новые потоки чудесной прокофьевской лирики. И вот он уже стал рекой, в волнах которой люди все чаще обретали душевную ясность.
Прокофьев многогранен в своем творчестве. В эти годы он пишет музыку к спектаклям, кинофильмам, создает песни, инструментальные сочинения, кантаты и, наконец, один из лучших советских балетов — «Ромео и Джульетта».
Как будто много лет подряд человек напряженно работал в полумраке, и вдруг в его мастерской кто-то распахнул окно, и к нему ворвался солнечный свет и свежий воздух новой жизни.
Говорят, человек познается до конца в суровых жизненных испытаниях. Таким испытанием для Прокофьева, как и для всего нашего народа, была Великая Отечественная война. Особенно много и продуктивно работал композитор в эти тяжелые годы.
Главная тема любого подлинного художника тех лет — тема защиты Отечества — нашла яркое свое отражение и в творчестве Прокофьева. Он начал работать над оперой «Война и мир». В те же годы родились героико-эпическая Пятая симфония и многие другие произведения. Суровые испытания, как кресало из кремня, высекли из души художника лучшие его творения.
А не прервалась ли лирическая линия? Нет. Она все больше проникала в произведения композитора, делая их душевнее, яснее, проще. И это была уже «новая простота», которую так долго и упорно искал Сергей Сергеевич.
Хорошо зная Седьмую симфонию, я мысленно представил себе композитора, его характер. Многое становится ближе и ясней, когда узнаешь в музыке живой образ ее творца.
«Сергей Сергеевич не мог и не хотел представить себе ни одного дня жизни без работы, — читаем мы в воспоминаниях жены Прокофьева. — Он очень любил природу… всегда находил время для далеких прогулок по полям, лесам, берегам рек…»