Страна собак
Шрифт:
Для начала они обнюхали друг другу морды, затем Найда развернулась и позволила Ханурику узнать себя с другой стороны. Ханурик даже заскулил от счастья и вожделения: у Найды начинался "период наибольшего благоприятствования для зачатия".
Они сговорились встретиться у ворот этой же ночью. Ханурик на эту встречу не планировал ничего серьезного, каким-то внутренним чутьем понимая, что "конкретно подкатывать" к такой высокородной особе уже на втором свидании, это верх самоуверенности и хамства.
***
Светила серебром левая половинка луны, дул тихий ночной ветерок, весенняя природа набухала жизнью и желанием. Подсунув с обеих сторон под воротами головы, они лежали в прохладной пыли, прижавшись щека
Найда прикидывала, когда он, наконец, решится и начнет предлагать ей какие-то конкретные варианты. Она почему-то боялась, что он, одураченный нелепыми предрассудками (как будто восточно-европейские овчарки не такие же суки, как и все прочие!), станет тянуть ливер до самого окончания ее течки. Он же, в свою очередь, думал почти о том же, прикидывая, каким образом (технически) перевести их близость из духовной плоскости в физическую. Под ворота он не пролазил, поэтому сперва у него мелькнула мысль предложить ей вариант "разделенной любви" (то есть, прямо через щель в воротах: он однажды провернул такой финт с одной местной шалавой), но постеснялся. И правильно сделал: как бы Найде чего ни хотелось, но это было бы слишком для нее: при всем ее либерализме и открытости взглядов, не какая-то она подзаборная дрянь, все же!
И тогда в его голове возникла простая, но гениальная мысль - подкоп! Он знал, что с южной стороны за бетонным забором базы шел ряд огромных тополей, и грунт там был наполовину песчаный и рыхлый. Найда же поведала ему, что у той же стены, но только изнутри, за кирпичным складом был укромный закуток, где все поросло кустами сорного клена.
"Ладно, подкоп я сделаю, не впервой. А как же "та сука"?", - имея в виду Джессику, спросил молчаливо Ханурик (как известно, все высшие животные, за исключением "венца творения природы", умеют коммуницировать при помощи биолокальной телепатии, а горловыми звуками, которые люди ошибочно принимают за речь, выражают исключительно эмоции).
"Во-первых, у "той суки" есть имя, и ты его прекрасно знаешь, - отвечала она строго, но без всякой, впрочем, обиды.
– А во-вторых... Уж эту проблему я как-нибудь решу - не ты один умеешь договариваться с напарниками".
"В каком это смысле?", - удивленно спросил Ханурик, хотя сразу же понял намек и густо покраснел, благо под рыжей шерстью это было не заметно.
"Да в таком. Видела я однажды, как твой Дружок отметелил двух гавриков с газовой заправки - фигушки бы ты с ним просто так справился!".
"Что?".
"Два клоуна вы, вот что! Как это у вас называется: "лохматить бабушку"?".
– И она засмеялась своим милым смехом.
"Да я этого Дружка порву, как...".
"Молчи уж, Ромео!", - промолвила насмешливо Найда, и нежно лизнула его в ухо.
Они еще немного пособачились (любовно, разумеется) и разбежались, договорившись начать "операцию сближения" в следующую ночь: в эту ночь Ханурик рыть подкоп не мог - у него от счастья дрожали лапы!
***
В следующую ночь они уже были вместе. Трудолюбивый и нетерпеливый Ханурик довольно быстро прорыл тоннель под бетонным забором (забор был заглублен в землю на каких-то полметра - весьма непредусмотрительно!), и они, наконец, встретились по-настоящему. А поскольку официально это было их третье свидание, - то есть, все приличия были соблюдены, - то причин затягивать отношения больше не было. И они закружились, завертелись в безумном танце любви и запахов. Это было красиво и страстно, только под конец все испортило одно довольно тривиальное обстоятельство: Ханурик, как уже было сказано, был в холке гораздо ниже своей возлюбленной, поэтому ему пришлось изрядно попотеть, прежде чем он смог достойно завершить это любовное действо. Со стороны это, должно быть, выглядело довольно комично: он сбоку становился передними лапами ей на спину, и так, осторожно перебирая, постепенно заходил к ней сзади. Затем, смешно подпрыгивая, он пытался
***
Они лежали рядышком, положив головы на лапы и, подняв глаза, смотрели на звезды.
"А ты знаешь, что звезды, это огромные огненные шары, подобные нашему Солнцу?", - спросила она.
"Слыхал как-то от одного бродяги, да не поверил. Уж больно он смахивал на придурка".
"А мне веришь?".
"Тебе верю, - довольно безразлично сказал Ханурик и почесал задней лапой брюхо.
– Но, честно говоря, мне от этого ни жарко, ни холодно. Не интересно!".
"Мог бы притвориться, что интересно - такая романтичная ночь, в конце концов".
"Зато теперь ты знаешь, что я с тобой честен. Я вообще, друзьям врать не люблю".
"Это хорошо. Плохо, что ты не романтик, - она вздохнула.
– А вот представь, что там, далеко-далеко, на какой-нибудь планете у одной из звезд, лежат вот так же двое, и тоже смотрят на звезды. И может даже в нашу сторону. Представил?".
"Можно подумать, мне от этих представлений меньше жрать будет хотеться".
"Какой же ты прагматик - все о еде да о еде!".
"Поживешь с моё на улице - станешь прагматиком!", - поучительно парировал Ханурик.
"Знаешь, а я вам иногда завидую. Живете - ни перед кем спину не гнете, пищу себе сами добываете... А мы, как заключенные, сами стережем свою же зону, свою несвободу".
"Да уж, говенная у вас работенка, ничего не скажешь!
– усмехнулся Ханурик.
– Но не переоценивай и ты нашу свободу. Вот вы, допустим, привязаны к своей работе, а мы - каждый к той кормушке, на которой привыкли добывать себе свой кусок пищи: кто к помойке, кто к хозяйской миске, а кто и к мясокомбинату. Однажды один бродячий философ сказал мне, что свобода - это и есть жратва, вопрос лишь в методах ее добычи: либо ты лижешь за нее чей-то зад, либо ты честно ее зарабатываешь. Под честностью я, разумеется, имею в виду не служение двуногим ублюдкам, а бескорыстное заимствование, которое ты по наивности называешь воровством.
"То есть, ты хочешь сказать, что по настоящему свободен только вор?".
– Она с любопытством заглянула к нему в глаза.
"Независимость в добывании пищи, это только часть решения проблемы. Другая часть - свобода передвижения".
"Разве ты не волен идти, куда хочешь?", - не поняла его Найда.
"Не все так просто, милая, - сказал Ханурик и мгновенным щелчком выкусил с лапы оборзевшую блоху.
"Мы с детства, - продолжал он, - привыкаем к среде, осваиваемся, подстраиваемся, ищем лазейки и тайные ходы. Мы учимся избегать неприятностей, обходить ловушки, привыкаем к характерам и повадкам людей, живущих с нами на одной территории... Но что будут значить весь мой опыт и мои знания, если я уйду со своего насиженного местечка? Если судьба забросит меня в незнакомое место, то я вполне могу издохнуть в первом же незнакомом закоулке. И получается, что мы тоже живем в "зоне", просто наша немного обширнее, чем ваша. И мы сами не хотим покидать эту зону, хотя у нее нет ворот и замков".
"Значит, нет в жизни счастья для собаки, мечтающей быть свободной?".
"Не знаю...
– Ханурик с минуту молчал.
– Знаешь, я вот, вроде бы, неплохо устроился в этой жизни, но ты не поверишь - иногда завидую бродягам. Они как бы из другого мира... От них веет запахом многих дорог, приключений, погонь, побед, поражений, драм, счастливых встреч... Истинной свободой! И пускай, у всех у них век недолог, пускай, они часто заканчивают жизнь с размазанными по дороге кишками, но все-таки, все-таки...".