Страницы нашей жизни том-1
Шрифт:
Мы, с Алихановым, тут же повернули разговор в другом не определённом направлении. Мы стали говорить о формах изобразительного искусства в теории философии Эпохи Возрождения, как о классике в искусстве.
– Итак, – спросил, Алиханова Али, – тебе известно, что философы Эпохи Возрождения смотрели на обнажённую фигуру, как на символ познания духа, а художники видели в обнажённой линии фигуры нечто превосходное в изобразительном искусстве идущее от Бога, ещё со времени Адама и Евы? Ты видишь, что и современная философия кажется чем-то прекрасным в изобразительном искусстве. Тебе не кажется возможным
– Несомненно, – ответил Алиханов Али. – Так поражён видом картины написанной в Эпоху Возрождения, что не могу не согласиться с философами того времени, что изображённая натура, это наша, душа выполненная в сочных тонах, идущих к нам от Бога, а потому она, обнажённая натура, также воздушна и телесно.
При этом Алиханов указал на обнажённую фигуру женщины, что висела репродукцией на его стене и жестом руки указал в сторону неба, как бы отправляя это женское тело в небеса к Богу.
Али продемонстрировал эти движения так прекрасно, что вошедшие парни, разинув рот, внимательно проводили глазами эту "улетевшую" женщину с репродукции на его стене. Затем наступили короткая пауза и тишина.
– Ну, а считаешь ли ты философию только прекрасным делом к размышлению о творчестве изобразительного искусства? – нарушив тишину, спросил, Али. – Быть может это тебе бесполезное времяпрепровождение? Ты предпочитаешь заменить духовную пищу телесной, отдаться прелестям земным? Но разве в изобразительном искусстве мы не находим того прекрасного, что в земной любви к женщине?
– Любовь! Самые прекрасные чувства, которые нас выбирают сами, – ответил Алиханов, – а не мы выбираем их. На вкус и цвет – советчиков нет, а на любовь тем более. Каждому своя любовь, какой бы она не была. Любовь к женщине. Любовь к изобразительному искусству. Любовь к животным и так далее. Мне кажется, мой друг, ты очень прекрасно понял, что такое любовь, её нельзя сравнить с другими чувствами. Любовь то, к чему стремимся мы всю свою короткую жизнь. Познать чистую любовь к ближнему человеку.
После такого ответа Алиханова Али, подумал, что мы достаточно заморочили мозги этим парням нам теперь с ними можно вести любую беседу, на необходимую только нам с Алихановым Али тему.
Посмотрел в сторону парней. У них был такой вид, словно им тут сейчас предстояло увидеть мир в перевёрнутом виде. На лицах этих парней можно было разглядеть признаки чувств любви и сострадания к совершенно не понятным им высоким темам морали, губительным для состояния восприятия, непонятного для них такого движения души.
Так сильно были они заморочены нашим философским размышлением, что окончательно зашли в тупик обычного понятия. Парни только глупо смотрели на нас, словно мы какие-то иноземцы.
– В шутку спросил: – Молодые люди, не хотите ли вы окунуться в мир философии и познания изобразительного искусства, которые позволят открыть ограниченные возможности развития затуманенного разума?
Поскольку мне показалось, что парни растерялись, то попытался обратиться к ним иначе: – Так какие всё-таки чувства испытывают те, кто занимается философией и те, кто занимается
Дверь сразу так плотно заклинила, что сам подумал о том, как нам с Али придётся выламывать дверь, чтобы выбраться от случайного заключения. Долго придётся нам ковырять дверь отвёрткой или звать людей на помощь, чтобы выбили дверь снаружи, так как она заклинила изнутри.
Может быть, кто-то просто придёт и откроет дверь? Но, главное то, что и Алиханов, наказали парней за моё глупое положение во вчерашней истории.
Кроме того, возможно, что избавился от опеки со стороны этих телохранителей. Если не считать моих проявлений мышления, то вряд ли смог бы удержаться от смеха, а этого мне уже совершенно не нужно. Посмеялись и хватит, а сейчас нам надо работать.
– Мне надо закончить фор-эскиз, – Али прервал мои размышления, – а тебе выбираться из моей мастерской. Вот интересно, как ты это сделаешь? Выломать дверь отсюда никак нельзя. Коробка мешает.
– Сейчас буду орать, как резаный. – ответил ему. – На мой крик сбегутся люди из Фонда и откроют нам дверь.
– Можешь орать сколько угодно. – с иронией в голосе, сказал Алиханов Али. – Сегодня все поехали с утра смотреть открытие нового вернисажа наших художников в киноконцертном комплексе и приедут обратно лишь к обеду. Туда уехал и Кононов Володя. уговорил директора Художественного Фонда меня оставить.
– Всё равно буду сильно орать. – настойчиво, заявил. – Пока твои коллеги приедут обратно. По-мо-гите!!
Заорал, что было мочи. Алиханов Али сидел ко мне спиной и несмотря на то, что предупредил его о своём крике, он все же вздрогнул и тут же заткнул себе уши шариками из ваты.
В этот самый момент, когда истерически закричал с новой силой, в дверь кто-то ткнулся. Но дверь ему не поддалась.
Али сидел ко мне и к двери спиной, а уши у него были все также заткнуты, и он не слышал толчка в дверь.
Опять закричал с ещё большей силой. В дверь резко ударили и в мастерскую ввалился Кононов. Володя не удержался на ногах и шлёпнулся со всего маха на пол. Да так сильно, что разорвал свои парадные брюки, которые он одел специально на вернисаж художников. Теперь ему не в чём было туда ехать.
– Ты, что, совсем сошёл с ума? – заорал на меня Кононов Володя, когда увидел, что мы оба целые. – То телохранители вылетают из Художественного Фонда, как ошпаренные. То ты орёшь, как чокнутый. Посмотри, как из-за тебя себе брюки порвал. В чём сейчас поеду на вернисаж? Ведь там меня наши гости ждут.
– Володя, ты извини. Мы этого не хотели. – сдерживая смех, стал оправдываться Алиханов Али. – Мы, что-нибудь придумаем. Александр посидит здесь в твоих рванных штанах, а ты съездишь на вернисаж в его парадном костюме. У вас с ним одинаковые весовые категории и фигуры похожие друг на друга. Раздевайся.
– Вот даёт! Сам спровоцировал меня на крик, а теперь и раздевает. – сказал, снимая брюки. – Ты запомни, Володя, в получку от него требуй, чтобы он тебе, ещё лучше, новые штаны купил. На новый вернисаж.