Страницы незримых поединков
Шрифт:
Такое сообщение всем собравшимся особенно понравилось. Чувствовалось, что они готовы поднять полк под сапожковские знамена.
Когда Рейн вслух прочитал воззвание Сапожкова, все заволновались.
— Давно надо было голову поднять, — с горечью сказал Рындин. — Одно притеснение мы видели от Советской власти. Кормить не кормит, а под козырек брать заставляет.
— А мы тоже хороши, борцы за свободу народную! Сидим здесь, сложа руки.
Высказывались откровенно, без оглядки.
На столе стоял самовар, какое-то угощение, но никто ни к чему не притрагивался.
Рейн обратил внимание,
«К чему это я, — подумал Рейн. — Кажется, осложнений не предвидится».
Он повторил в уме фамилии тех, с кем его сегодня познакомил Рындин, и пожалел, что зря не передал в ЧК предложение о сегодняшнем аресте — по всему видно, что здесь собралось если не все контрреволюционное ядро Актюбинска, то, вероятно, его основные представители.
«Вообще нет, — размышлял он, — по одному брать безопаснее. Оружие есть у каждого».
Неожиданно в душе стала нарастать тревога. Сначала он попробовал заглушить ее, потом стал думать, в чем причина, внимательнее присматриваться к окружающим. Разговор шел в том же русле — высокие речи перемежались с ругательными, и на этой ноте особенно доставалось «властям». Каждому было, что сказать. И только один из военных вел себя, как заключил Рейн, довольно странно. Отталкивающее впечатление, которое произвел он в первые минуты знакомства, не проходило и после.
Небольшая голова сидит на мощной шее, и кажется, что природа по ошибке их поменяла местами. Ушки маленькие, по-звериному плотно прижаты к голове. Быстрые глаза на миг цеплялись за каждого, кто начинал говорить, и снова упирались в стол. В пронзительном взгляде затаились недобрые мысли. Из всех присутствующих он отличался и неприятной внешностью, и тем, что как будто не улавливал суть происходящего, хотя время от времени пытался за нее ухватиться. На стуле сидел основательно, словно заранее готовился только к тому, чтобы надежно плыть по взбаламученному пенному потоку речей. Иногда он останавливал свой взгляд на Рейне, и тогда под набрякшими веками билось что-то похожее на злобу и недоверие.
«Ему здесь что-то не нравится, — подумал Рейн, — кажется, мое присутствие. Это Кочин».
И тут, как удар хлыста, трескучий голос:
— А я знал Николая Ивановича Зобова! — Кочин произнес это, явно рассчитывая на эффект. После многозначительной паузы он испытующе посмотрел на Рейна и с издевкой добавил:
— Я думаю, вы понимаете, что не вас имею в виду. Накладочка вышла, гость дорогой!
В комнате зависла тишина.
Рейн вопросительно посмотрел на Кочина и иронически улыбнулся:
— То есть? — лицо его оставалось спокойным.
— Бросьте, Кочин! Мало ли на свете Зобовых! — усмехнулся Рындин.
— На свете — может быть, но не в дивизии Сапожкова!
— А почему бы и не в дивизии? Что-то мы не к тому берегу идем. Подозрительность — не лучшая подруга в нашем деле!
— Однофамильцы, одноимильцы, — съязвил Кочин, — а вы не хотите попасть в когти к особистам? У меня, к примеру, такого желания нет.
— Хорошо, — обратился Рындин к Рейну. — Успокойте нашего друга и нас заодно, назовите своих командиров.
— Может быть, вы и их знаете! — с игривой улыбкой, обращаясь к Кочину,
Все молчали. Тогда он с видом человека, которому терять нечего, бросился в атаку:
— Должен сказать, что я крайне возмущен, более того, оскорблен выраженным мне недоверием. Я пришел к вам с добрыми намерениями. Но раз так, вынужден ответить на ваш вопрос. Начальник штаба — Каюков, командиры бригад — Зубарев, Воробьев, член реввоенсовета — Долматов, председатель военного совета — Масляков… Кстати, я слышал, что у нас есть еще Зобов Николай Иванович. Но в отличие от вас, Кочин, не имел чести… Где он сейчас — не могу предположить. Дивизия переформируется. Идет подвижка кадров. «Армия Правды» нуждается в пополнении надежными людьми. Этим и занимаемся. Я — на станции Погромное, другие — в Курманаевке, Семеновке, Ивановке… Мой приезд сюда расцениваю, как продолжение того же дела. Знаю, что многие разъехались по гарнизонам с таким же поручением. Будут еще вопросы? Может быть, нужны подробности моей биографии? — спросил Рейн, лихорадочно придумывая новые факты к биографии Зобова. Фамилии называл медленно, как бы чеканил каждое слово.
— Чего мы от человека требуем? Восстание надо поднимать, а мы время дорогое теряем, — убежденно сказал моложавого вида мужчина в полосатом костюме по фамилии Томин.
Тут наступил перелом.
— Не хочу быть неверно понятым, — уперся глазами на вставшего из-за стола Рейна Кочин, — но любой на моем месте почувствовал бы подозрение. С Зобовым судьба меня сводила в штабе Заволжского военного округа. Встречались несколько раз, у каждого из нас там были свои дела. Общались. И вдруг на тебе, из той же дивизии выковырился еще один Зобов и тоже — Николай Иванович. Обижаться на меня не надо, время сейчас не ласковое. Так что забота о собственной шкуре пусть уж лучше хлещет через край. Я правильно говорю?
Никто его не поддержал.
Рейн зашагал к окну, чувствуя на себе устремленные взгляды. Держался с большим достоинством. В его глазах застыла напряженная сдержанность. Вернувшись к столу, он осторожно сел, словно проверяя, не провалится ли куда.
— Ну что ж, — сказал он, — я на вас не в обиде. Да и смешно было бы обижаться. Мы ведь не для этого сюда собрались. Нас собрала одна, общая идея. А факт недоверия — это нормальное, а может быть, неизбежное состояние. Будь все проще, доступнее, стоило бы призадуматься: а с теми ли мы собираемся идти в одной шеренге? Простите за грубость, но мне не хотелось бы здесь столкнуться с тактической близорукостью, которую, как правило, питает умственное убожество.
По выражению лица Рындина нельзя было понять, правильно ли выбрана ставка на такое откровение. Но Рейн ощутил, что обстановка как-то сразу изменилась к лучшему.
— Развеем все сомнения, — со своей неизменной усмешкой подкрепил позиции Рейна Рындин и посмотрел на него каким-то новым взглядом, как будто видел в первый раз. — С делом сюда приехал человек. И нам надо выработать дальнейшую линию поведения. Я думаю, что Николай Иванович может идти отдыхать, а мы еще посовещаемся, обсудим, что и как. И не далее, как завтра, сообщим ему о своих дальнейших действиях. Он должен возвращаться в дивизию.