Странная барышня
Шрифт:
— Нечего тебе там делать. Да и не откроет. У доктора иногда бывает так.
— Часто?
— Пару раз в год, но лучше в это время его не тревожить.
— А я всё-таки попробую, хотите ли этого или нет. Проводи, пожалуйста! Ну не будь Вороной!
— А вот за прозвище такое поганое тебе отдельное “спасибо”! — картинно поклонилась Клавдия. — Вот уважила, так уважила! Теперь даже сёстры за глаза так называют! Тьфу!
— Не за что. И не будь ты на ворону похожа, когда вот так злишься, то не прилипло бы прозвище. Так что сама виновата. Нечего на всех без разбора
— Я не злюсь и не каркаю! Я порядок люблю! А с вами, грешницами, по-другому нельзя!
– “Кто из вас без греха, первым брось в её камень”. Напоминать чьи эти слова не буду. Или когда ты Богу открылась, то тебя только и делали, что плевками да презрением одаривали за прошлое?
— Всякое было.
— Но и хорошее тоже? Уверена, что пытались не только осуждать, но и понять, успокоить. Так чего же сама никого понять не хочешь?
— Ты мне, Елизавета, ещё проповеди почитай! — раздражённо ответила Клавдия. — Не твоего ума дело!
— Я не собираюсь ничего читать, а лишь прошу проводить к доктору.
— Ладно. Сама напросилась. Чую, по-хорошему не отстанешь.
Дверь князя была заперта. Я вежливо постучалась в неё. Никакого ответа. Отбросив приличия, стала лупить кулаком и дождалась.
— Пошли все вон! Никого не хочу видеть! Я занят! — раздалось из-за неё.
— Откройте! Я всё равно не уйду!
— Я никого не хочу видеть! Что тут непонятного?
— А мне наплевать! Откройте!
Молчание в ответ. Ещё пару минут пыталась убедить князя открыть дверь, но он даже голоса не подал.
— Матушка Клавдия, — обратилась я к иронично наблюдавшей за мной смотрительнице. — У вас ключ есть?
— Нет. А то бы сама давно вошла.
— Нужна тонкая палочка и газета, — попросила я, оценив щель под дверью.
— Зачем?
— Увидите.
Вскоре необходимое было у меня в руках. Просунув газету под дверь, я аккуратно палочкой выдавила ключ, молясь, чтобы он, упав, не отскочил далеко. Осторожно потянула газету на себя. Повезло! Ключик на ней!
Взяв его, быстро вставила в замочную скважину. И вот мы уже внутри покоев Елецкого.
В кабинете его нет. Видимо, ретировался из него, чтобы не слышать моих воплей с требованием открыть дверь. Прошла в соседнюю комнату. Я в ней впервые.
Просторная гостиная с чёрным, покрытым лаком роялем, обеденным столом и парой кресел. В одном из них сидел Илья Андреевич, держа в руках приличного размера пустой бокал. Вид сонный, растрёпанный. Мятая рубашка расстёгнута на груди. Кажется, он в ней спал. На наше появление мужчина никак не отреагировал.
Клавдия уже открыла рот: явно для того, чтобы прочитать очередную свою нотацию, но я, приложив палец к губам, попросила её помолчать. Подошла к князю, продолжавшего делать вид, что нас тут нет. Взяла из его рук бокал и понюхала.
— Ого! Неплохой коньяк! — одобрительно сказала после этого. — Какая уже бутылочка?
— Я же просил меня не тревожить. Зачем вы вломились сюда? — не поднимая головы, мрачно
— Затем, что в одно лицо пить — это не очень учтиво по отношению к окружающим. Мы с Клавдией, может, тоже хотим. Не соизволите накапать по бокальчику?
— Было пять бутылок. Больше нет. Есть шампанское, но это не тот напиток, который мне сейчас нужен.
— Похмелье сильное?
— Чёрт с ним.
— Значит, необходимо кофе. Матушка Клавдия, будьте так добры сделать его для нас троих.
Когда смотрительница ушла, то князь наконец-то соизволил поднять на меня глаза.
— Что, Елизавета Васильевна? Пришли извиняться и жалеть? Увольте меня от этого.
— За что извиняться? За ваш запой? И жалеть тоже не буду. Это у вас самого хорошо получается. Минута слабости? Понимаю. Только не надо её превращать в балаган с душевными терзаниями.
— Вы ничего не понимаете. Сложно ощущать своё бессилие там, где необходима сила. И я на вас не обижаюсь. На самом деле вы озвучили многие мои сомнения. Страшно слышать их из чужих уст. Значит, они имеют под собой серьёзную основу. Но и остановиться я не могу в своих изысканиях. Причину вы теперь знаете.
— Зачем останавливаться? Вы грибы собирать любите?
— Мне по статусу охота ближе. Хотя, признаться, езжу на неё лишь исключительно по необходимости. Стрелять в зверя, зная, что он перед тобой беспомощен, очень похоже на убийство ради развлечения. Кровавого развлечения. А от такого азарта я не испытываю.
— Можно и про охоту, — улыбнулась я. — Представьте, что вы на ней. Но не ходите, не выискиваете следов… Лося, например. Вместо этого ждёте его у куста, который вам приглянулся из-за красивых ягод. Посреди деревни. Какова вероятность, что лось к нему подойдёт?
— Почти никакой.
— То же самое и с вашими исследованиями. Вы зациклились на своём “кусте” — электричестве. Но вокруг полно и других возможностей. Если, извините деревенскую барышню за прямоту, поднимете свой зад и расширите круг поисков, то можете найти правильный след.
— И кто мне подскажет, где искать этого “лося”? — скептически ответил он. — Вы? Вряд ли. А советы давать все мастера.
— Ваш кофе и мой чай, — прервала нашу беседу Клавдия.
— Поговорим про охоту чуть позже, — предложила я Елецкому. — Сейчас меня интересуют немного другие вопросы. Думаю, что матушка тоже с интересом послушает ответы на них. Скажите, Илья Андреевич, вы несколько дней “лечились” отменным коньяком. Насколько это вам помогло? Только честно.
— Как хотите. Ничего, кроме уныния: ни до, ни после принятия. Особенно после.
— То есть алкоголь не помог. Зачем же вы его тогда приняли в таком количестве?
— Хотелось ни о чём не думать. Отключить мозг.
— Получилось?
— Вряд ли.
— И вот мы пришли к выводу, что алкоголь не помогает в минуты душевного расстройства. Тогда скажите, зачем он есть в меню у пациенток? Я когда увидела, что допускается ежедневное употребление двух бокалов вина, у меня чуть глаза от удивления на лоб не вылезли.