Странная

Дмитрий Биленкин

Странная

Клевало, и я не заметил, как натянуло дождь. Только вдруг по тугой воде запрыгали стеклянные капельки, и река тихо зазвенела.

Оспины на воде быстро множились, и я убежал под защиту драного навеса риги. Там было сухо и со свету темно; в прелой соломе шуршали мыши. Мне не сразу бросилась в глаза фигурка, прильнувшая к столбу, и лишь спустя минуту я разглядел девочку лет двенадцати. Все в ней было заостренным, тоненьким и нескладным: наивный носик, косичка льняных волос, худенькие плечи

под ситцевым платьем, голые поцарапанные коленки. Но ее серые глаза смотрели широко, серьезно и пристально. Похожий взгляд бывает у ночных птиц.

– Ну, теперь надолго, - сказал я, чтобы хоть что-нибудь сказать.

– Нет, по воде не плывут пузыри.

Голос был ломким и убежденным. Почти поучающим. В мою сторону она даже не посмотрела.

Я улыбнулся так, как улыбаются только взрослые: дружелюбно и снисходительно.

– Откуда ты знаешь?

– Знаю - и все. Так всегда бывает.

"Хм, - подумал я.
– Связь, пожалуй, действительно есть. Чем выше давление воздуха, тем, верно, трудней образовываться пузырям. Ну, поглядим".

– А завтра будет дождь так дождь. Надолго, - сказала девочка.

– Сводка обещает хорошую погоду.

– А будет плохая.

Я пожал плечами.

Девочка, наконец, соблаговолила взглянуть на меня. Недоверчиво, искоса.

– Потому что там радуга.

– Какая радуга?

– Красивая. Она горит, горит...

– Да где?!

Она кивнула куда-то на север.

– Значит, и вы ее не видите. Никто ее не видит. А она такая хорошая.

Я несколько опешил. Чтобы скрыть смущение, еще раз оглядел горизонт. Серая пелена дождя повсюду.

– Что-то ты выдумываешь...

Она шмыгнула носом.

– Так все говорят... И никто не видит. А я честная...

Я как-то не нашелся, что ответить.

– Я и папке так говорила, - продолжала она тусклым, равнодушным голоском.
– Он меня вначале ремнем стегал, чтобы я не выдумывала. Больно... А я ничего не выдумываю.

– Да, но ведь радуги никакой нет...

– Есть.

– В каком ты классе?
– попробовал я перевести разговор.

– В четвертом.

Мне капнуло за шиворот, я передвинулся на сухое место и теперь стоял совсем рядом с девочкой.

– Как, интересно, у вас в школе?

– Дразнятся.

– Почему?

– Не скажу.

Мы помолчали. Перед нами маячила завеса из сбегающих капель. Она не мешала, однако, заметить, что вдали светлело. Там синева явственно протапливала тучи.

"Девчонка права, дождь скоро кончится, - сообразил я.
– Интересно, не унесло мои удочки?"

С высоты моего роста мне был виден пробор светлых волос и выпуклый лобик этого странного подростка, который упрямо, невзирая на насмешки и даже побои, отстаивает свое право видеть то, чего нет.

– Ты, вероятно, любишь сказки?
– сказал я.

– Нет. Там все выдумано.

–

А что ты тут делаешь?
– сменил я тему.

– Гуляю. Это интересно.

– Почему?

Она посмотрела на носки своих драных тапочек и ничего не ответила.

– Ну, я пойду, - сказала она решительно.
– А у вас клюет.

– Подожди, дождь еще не перестал.

И, словно нарочно, чтобы опровергнуть меня, капель замерла. На свободу вырвался луч солнца, и все мокро засверкало в его теплом и светлом кругу.

Девочка вошла в него, не торопясь и не оглядываясь. И честное слово, мне показалось, что она - центр этого теплого и светлого круга и что луч послушно следует за ней. Но, разумеется, это было игрой воображения.

Поплавок, когда я подошел к берегу, и вправду притапливало. После недолгой борьбы я вытащил замшелого от старости окуня, который отчаянно парусил спинной плавник, бил хвостом и вообще протестовал против изъятия из родной стихии. Его круглые, с золотистым ободком глаза слепо взирали на зелень и солнце.

Но добыча уже занимала меня куда меньше, чем встреча с девочкой. Вернувшись, я стал расспрашивать о ней свою хозяйку - старуху в темном платье, вечно и бесшумно, как летучая мышь, снующую среди горшков, ухватов, крынок и прочих домашних дел.

– Так ить, милый, ты должно Пахомову Нюрку повстречал...
– нараспев сказала она.
– Хорошая девка...
– Она вздохнула, и морщины на ее лице приняли скорбное выражение.
– Хорошая, да чудная малость.

– Чем же, мамаша, чудная?

– Так ить не скажу, а чудная...

– Придурковатая, что ли?

– Не-ет... А только заговаривается странно. Пахом уж и к доктору ее в Теляково водил, да ничего доктор-то не нашел. "Питать, - говорит, - ее надо..."

Большего я не добился.

Вечер выдался тихим и настороженным. Нервно мерцали звезды, вдали, в сухом черном тумане, вспыхивали голубые молнии, и долгое время спустя там глухо и грозно погромыхивало.

Не боясь вкрадчивых угроз грома, мимо меня прошли девушки. Их светлые платья невесомо проплывали над смутной лентой дороги туда, где уже похрипывала гармонь и подмигивали лучики фонариков. За девушками вразброд промаячили тоненькие фигурки малолеток, которых еще не принимали в круг гуляний, но которых он уже зазывно манил.

Я квартировал в амбаре напротив избы. Не спалось. Как всегда при резкой смене погоды в деревне, нервы чутко внимали далеким и неведомым толчкам, происходившим в природе. Уши напряженно слушали тишину. И потому, что кругом был мрак, и потому, что природой владело беспокойство, сознание, казалось, плыло в темной бесконечности, откликаясь на зов непонятных, звериных символов.

"А ведь девчонка была права...
– подумал я, погружаясь в чуткий полусон.
– Погода портится..."

– ...Расскажи, расскажи, не бойся!