Странные сближения
Шрифт:
Они вот так же вместе поднимались на корабль, Мария поправляла покосившуюся от ветра шляпку; сзади тащил чемодан бессмертный оруженосец Никита…
И этот взгляд сказал ему: сегодня…
И она отвернулась. Пятнадцать лет, подумал Пушкин, пора уж ей думать о замужестве.
Воодушевлённый, он начал рассказывать ей какую-то ерунду, потом вспомнил лицейские подвиги, и понеслась.
— И Дельвиг, этот толстяк, решил доказать, что сможет выпить больше из-за своих объёмов. Мы, bien s^ur, не поверили…
—
— Не знаю, я держал пари со всеми и пил, сколько мог. Ничего не помню, но до сих пор надеюсь, что выиграл…
Корабль плыл в тумане, море было тёмно, а небо над ним оставалось светло-синим, только облака сделались почти чёрными и неслись по ветру вслед за судном.
Николай Раевский-старший читал, Николай-младший сморкался, закутавшись в одеяло (его лихорадило), София уже спала. За Пушкиным и Марией никто не следил.
— Ну, вот и ваша каюта, — они вернулись с прогулки по палубе.
— Покойной ночи, Саша, — Мари чудесно вплетала во французскую речь русское «Саша».
— Боже мой, вы говорите мне «покойной ночи»? Ваше пожелание не сбудется.
— Почему?
— Потому что я не могу спать. Я не сплю из-за вас.
Он, не замечая этого, шагнул в каюту за Марией.
Повисла пауза.
— Я верю вам, — сказала она.
— Я люблю вас, Мари. Я прошу вас…
— Я не хотела лишать вас сна.
(В каюту заглянула горничная Уля, и Мария голосом более высоким, чем обычно, по-русски крикнула ей: «Уходи!»)
— Я прошу вас. Будьте моей женою. Уверен, ваш отец не будет против, тем более, я дружен с вашими братьями, я друг семьи, и у отца не будет оснований… — в легких закончился воздух; Пушкин перевел дыхание.
Пауза.
— Благодарю вас, Саша, — она поправила воротничок да так и оставила руку на пуговице.
— Клянусь, я сделаю вас счастливой!
— Сделайте.
— Только согласитесь!..
Мария расстегнула пуговку:
— Нет… Нет, Саша. Простите меня. Вы хороший и замечательный человек и поэт…
— Вы не любите меня? — спросил он, недоумевая.
— Нет, Саша, — распустила воротничок. — Вы мне нравитесь, но, сами понимаете, замужество…
— Что замужество?!
–
— …требует все-таки большего. К тому же вы бедны…
— Вот в чем дело! Я беден!
Мария почти прижалась к Пушкину; вся она горела опасностью и любопытством.
— Вы будете говорить, что это пустяки… Но ведь деньги так же нужны браку, как любовь. Вряд ли наша жизнь была бы счастливой… — расстегнула воротничок окончательно. — Я не готова.
— Что ж вы делаете?
— Я вам отказываю. Я отказываюсь выйти за вас замуж, — после напряженной паузы. — И только.
— Ах вот как. Замуж вы не готовы… а к этому готовы? Зачем вы это делаете, оставьте, вы ребенок, Мари, я предлагал вам замужество,
(Простим себе невнимательность: история не сохранила подробностей, кто же именно первым потянулся к другому, прежде чем случился поцелуй).
— Вы жестокая, — сказал Пушкин, переводя дыхание. — Я же буду любить вас, Мари, я же буду всегда вспоминать.
Вновь поцелуй.
— Вы поразительно смелы. В ваши годы.
— Ну что вы, вы же первым признались, Саша. А я вам всего лишь отказала.
«Если когда-нибудь, лет через двести, о нашем веке будут вспоминать как о времени целомудрия и строгости, — подумал Пушкин, — то не оттого, что не было разврата; просто никто в девятнадцатом столетии не решится о нём написать».
И было всё: было расстёгнутое платье, был расшнурованный корсет. Была живая, горячая, испуганная, жадная и безрассудная, абсолютно земная Мария Раевская.
В четвёртом часу утра он вышел на палубу, застёгивая жилет. На корме стоял капитан, кажется, его фамилия была Дмитров (или Дмитриев? Дмитровский?). Капитан, увидев Александра, молча кивнул и даже не спросил, отчего пассажир не спит.
…И вы, наперсницы порочных заблуждений, И вы забыты мной, изменницы младые, Подруги тайные моей весны златыя, И вы забыты мной… Но прежних сердца ран, Глубоких ран любви, ничто не излечило… Шуми, шуми, послушное ветрило, Волнуйся подо мной, угрюмый океан…В тумане плыли тёмные очертания далёкой земли.
— Видите, — сказал капитан, указывая в ночь, — Чатырдаг.
Пушкин не видел.
Интерлюдия: Зюден
Явися мне, явися,
Любезнейшая тень!
Я сам в волнах шумящих
С тобою погребусь.
Ульген вернулся с молитвы в пять утра. Слышно было, как он возится с замком своей каюты, потом тяжело топает по палубе. Его не учили ходить бесшумно.
— На горизонте ещё один корабль, — сказал Ульген.
— Ты же не думаешь, что это погоня?
— Здесь не так часто ходят корабли, — он был напряжён.
— Сомневаюсь. За нами не следили, я бы заметил.
Ульгена нужно было убить сегодня же. Связной сделал, что должен был — связал. Дальше иметь с ним дело становилось небезопасно: он, несомненно, был под наблюдением в Тамани, узнают его и в другом месте.
Бриг «Мингрелия» шел быстро, ветер был хороший, и к утру должны были причалить к Юрзуфу.