Странный брак
Шрифт:
— Не бойся ничего. Терпенье, и только терпенье. Дай только мне заняться твоими делами.
— И все же много времени уйдет на это, — с сомнением произнес Бутлер, повесив голову. — У меня-то хватит терпенья, но что скажет Пирошка? Согласится ли и она ждать?
— Если любит, то согласится, если же не любит, то в Венгрии столько девушек, поверь мне, сколько сусликов в поле!
После этих слов Янош загрустил еще сильнее. Что ему за дело до всех полей и бегающих по ним сусликов, если сердце его приковано к девушке, единственной в целом свете.
Старый
— Ну, не будь таким печальным! Мне всегда в подобные минуты вспоминается твоя бедная мать. Улыбнись же, хоть ради меня. Да не так, упрямец ты этакий! От такого, братец, смеха плакать хочется. Ну, смейся же по-настоящему. Поверь, все это преходяще, как кратковременный дождик! А потом, послушай, что я тебе скажу.
— Слушаю, мой дорогой опекун.
— Так вот знай, что барон Фишер, эгерский архиепископ, — мой друг-приятель.
Бутлер не сразу понял, чему тут радоваться.
— Я расскажу ему, как было дело, и от одного его дуновения все их козни лопнут, как мыльный пузырь.
Но и это не рассеяло печаль Бутлера, и Фаи прибег к новому аргументу:
— Я, брат, такой человек: что замыслю, того и добьюсь'! Если потребуется, я к самому папе римскому отправлюсь, мой милый сынок, ведь он мне… мм-м…
Чтобы утешить Яноша, Фаи готов был сказать что-нибудь внушительное, вроде того, что и папа ему сродни, однако одумался и уже другим тоном добавил:
— …Этим я не уроню своего достоинства.
Тем временем они подъехали к Патаку; уже приветливо кивали им величественные липы и каштаны, окружавшие усадьбу Фаи. Солнце сбросило утреннюю сонливость и зажгло своими лучами железную кровлю башен. Только в воротах их ожидала грозовая туча: там стояла достойная госпожа Фаи, вооруженная метелкой, и угрожающе размахивала ею в ожидании своего супруга.
Старик испуганно втянул голову в плечи и прикрылся пледом.
— Ну и достанется же вам на орехи, братец! — шепнул Фаи вице-губернатору. — Теперь уж ты выручай меня, если есть в тебе совесть.
— А за что сердится на тебя тетушка Анна?
— Да все из-за пиявок, ведь я больной убежал из постели. Впрочем, сам понимаешь: волос длинен, а ум короток!
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Перестань, маленькая, глупая пчелка, биться слабыми крылышками о стекло. Знаю, чего ты хочешь! И вчера, и позавчера, и раньше было открыто окно, на котором стоит распустившийся цветок. Забравшись в его чашечку, ты покачивалась в ней, упиваясь ароматом, наслаждаясь нектаром. Было хорошо и тебе и цветку. Но вот неведомая рука закрыла окно, и ты не можешь проникнуть сюда. А ты устала, тебе так нужен был бы отдых. Погода сырая, холодная, льет дождь, и цветок — единственное
И вот ты бьешься крылышками об окно, слабая, маленькая пчелка, не понимая, что крылья твои сломаются раньше, чем стекло. Ты жужжишь, споришь, просишь его: "Не задерживай, впусти!" Но ведь не от стекла это зависит, как ты этого не понимаешь, безрассудная пчелка?! Не сюда надо стучаться, если ты хочешь проникнуть к цветку. Не потому идет дождь, что закрыто окно, а потому и закрыто окно, что идет дождь. Лучше взлети над тучами, к самому солнцу, и попроси его вновь послать на землю свои живительные лучи. Как только засияет солнце, окно снова откроется.
Бесполезно говорить все это пчелке, она все равно не поймет. Однако и у человека часто бывает не больше ума, чем у пчелы, — особенно когда он влюблен.
По крайней мере, именно так поступал наш Бутлер.
Добравшись до своей комнаты в доме Фаи, где были одни лишь книги, он весь день писал Пирошке. Сочинив одно письмо, он разрывал его и тут же принимался за второе, затем за третье, четвертое. Письма позволяли ему хотя бы мысленно быть с нею.
Вечером кто-то постучал в дверь.
— Можно, — рассеянно пробормотал Янош.
Дверь отворилась, и вошел Миклош Хорват. Подвижный и живой старик был надломлен; он казался сильно постаревшим. Письмо Яноша он получил в тот же день пополудни (знать, добрая лошадь была у гусара!); да и гости управляющего, разъехавшиеся ночью по домам, успели разнести слух (дурные вести не залеживаются). Так что вскоре все четыре комитата окрест знали о "свадьбе в Оласрёске", и все десять тысяч старух из этих комитатов возмущались происшедшим: "Стоит ли жить на белом свете, если такое творится!"
Пирошка, прочитав письмо упала в обморок, и мадемуазель Фриде пришлось опрыскивать ее водой. Когда девушка пришла в себя, она хотела сразу же отправиться в путь, но старик отец не разрешил ей этого, а приказал заложить лошадей и, нигде не останавливаясь, примчался в Патак.
Бутлер, просияв, бросился ему навстречу.
— Ах, это вы, дорогой дядюшка! Как вы здесь очутились?
Но старик отстранил его:
— Погоди, дорогой мальчик, я еще не знаю, что и как. Теперь ты загадал мне хитрую загадку, и я не могу ее разгадать. Прежде расскажи, как все случилось.
— Где Пирошка? — нетерпеливо спросил Бутлер.
— Ее подкосило это известие.
— О боже, боже мой!
— Ладно, не хнычь. Поговорим о деле; мне надо знать, что еще можно сделать.
И вновь Бутлеру пришлось от начала до конца пересказать все до мельчайших подробностей.
Узнав о приезде Хорвата, в комнату вошли супруги Фаи. Старики долго обнимали друг друга, потом все вместе принялись возмущаться происшедшим.
Рассказ Яноша несколько успокоил Хорвата.
— Сущая нелепость! Этот брак будет обязательно расторгнут! Да-с.