Странный Брэворош
Шрифт:
–
Повезло нам с папкой. Пьяный – всегда тихий, никогда руки
не поднимет ни
на детей, ни
на жену.
–
Ни
на
работу,
–
с
ехидцей
добавил
Гаврик.
–
Цыц
тебе,
малохольный,
–
всплеснула
руками
мать.
–
Соплив
еще
батьку
осуждать.
Что
ж
я,
сама
по
дому
не
управлюсь?
Да
и
вы
у меня подмога растете. Не
телихент,
счетовод.
–
Помним,
не
хухры-мухры,
–
кивнул
Гаврик
и
покатил
коляску
с
братом
во
двор.
–
Хочешь,
попутешествуем?
–
спросил
он
Глебушку.
–
Аж до
хутора?!
–
с
затаенной
надеждой спросил
Глеб.
–
Аж
до
хутора.
–
А
за
хутором
что,
земля
кончается?
Америка
начинается,
да?!
–
Ничего
там
не
начинается,
–
скривился
старший
брат.
–
Так не бывает, – убежденно сказал Глебушка и поправил на
переносице непривычно новые окуляры. Видно в них было неплохо.
Только были они
крупноваты и спадали
с носа.
–
Я потом тебе дужки загну, – пообещал Гаврик брату и отворил
калитку.
3.
Село жило привычной натруженной жизнью. У каждого селяни- на был какой-то свой особенный маневр. Мужики что-то клепали, чинили, чем-то обо что-то колотили, женщины копошились в огоро- дах, дети им помогали, а те, что были помладше, играли во взрослых. Глебушка восседал в своей коляске, как царь на троне. Он и пред- ставлял себе, что он царь. Нет, даже не царь, а полковник – человек, который куда главнее царя, ведь у него есть свой полк. А полк – это огромное войско. Захочет полковник, даст его царю на войну, не за- хочет – не даст. Вот, что такое полковник. Это ведь надо правильно
понимать. Это вам не хухры-мухры!
Они жили на центральной улице села. У нее не было названия, как не было и у всех других сельских улиц в конце пятидесятых годов. Да и зачем им названия, когда и так ясно, кто где живет. Вот справа – дом головы сельсовета Мыколы Григорича, главного папкиного собутыльника. Дом его укрыт не соломой, как у боль- шинства односельчан, а свежим камышом – очеретом. И ставни у него нарядные-нарядные: голубые, как небо, а посередине – белые ромбы, как звезды на погонах. Глебушка видел их в кино в сельском клубе. Красивые звезды – глаз не оторвать. У него тоже такие бу- дут. Только потом, когда вырастет и ноги начнут ходить. А за его хатой – хата кузнеца дядьки Михайлы. Это до его дочки Вальки бе- гает Гаврик. Да разве до нее одной! А за хатой кузнеца – поворот «на низ», на другую улицу. Она не такая широкая, как его, Глебушкина. И ведет она прямо на выгон, где пасутся сельские телята и козы. А правее от выгона – речка Большая Высь. Красивая речка, большая, полноводная. Рыбы в ней – ловить, не переловить.
–
Гаврик!
–
Чего
тебе?
–
А
что
такое
Брэворош?
–
Это
наша
фамилия.
–
А
что
такое
фамилия?
–
Тебя
как
звать?
–
Глебушка,
Глебка.
–
Не
Глебка, а Глеб.
–
Глеб.
–
Это
имя.
А
Брэворош
–
фамилия.
Понял?
–
Понял,
–
ничего
не
понял
Глебушка.
Зачем
эта
фамилия,
когда
и
так
хорошо?
Возле реки стоял заброшенный колхозный свинарник. С его крыши свисал старый очерет, около него роились дикие пчелы. Они залетали в свои самодельные ульи-очеретины и, побыв там немного, вылетали обратно по своим пчелиным делам.
–
Глебка,
меда
хочешь?
–
Меда?!
–
Ну,
не
сала
же.
–
Хочу.
Очень
хочу.
–
Глебка
даже
зажмурился,
представив
себе
блюдечко с желтой лужицей пахучего волшебства, похожего на
маленькое
солнце.
–
Сейчас
дам
тебе,
–
пообещал
Гаврик.
Он
проследил
взглядом
в
какую
очеретину
залетела
пчела,
и
ловко
выдернул
ее
из
крыши.
Гаврик сплющил конец очеретины сильными пальцами, отчего она
треснула в нескольких местах. Старший брат аккуратно отломил
треснувший кусочек очерета. Пчела, возмущенно жужжа, покинула
свой
домик,
оставив
его
на
разграбление
вандалов.
–
Смотри,
–
сказал
Гаврик,
–
какая
красота!
В разрушенном канале очеретины были разноцветные капсулки длиной не больше сантиметра. Каждая имела свой цвет: желтый, фиолетовый, красный. Одна от другой капсулки отделялись кру- глым кусочком то ли листа, то ли травы.
–
Как они это делают? – зачаровано глядя на бочоночки с медом,
спросил
Глебушка.
–